— В «Жмурках» он крайне органично смотрелся в роли криминального авторитета.
— Как человек глубокий, он способен переосмыслить какие-то вещи. Я, конечно, порадовался, когда наши профессиональные и человеческие отношения выровнялись. А однажды случилась судьбоносная встреча, когда мы столкнулись с Михалковым в Доме кино, и он поинтересовался:
— Лебедев, ты почему не снимаешь?
— Ну вот он я — я готов!
— Приходи к нам, у нас есть для тебя проект.
Речь шла о «Легенде № 17».
С Михалковым интерес-но работать. Помню, сидели обсуждали, кто бы мог сыграть Харламова. Никита Сергеевич, видел другого артиста, а про Данилу сказал: «Да, он артист хороший, матерый, он может быть в этой роли, но думаю, что вот этот будет убедительнее». При этом он услышал, чего хочется мне, и не вел себя категорично, что я очень ценю. К режиссерам, которые снимают на его студии, он относится уважительно.
Помню, в каком-то интервью его спросили:
— Как вы руководили работой Лебедева?
— Вы что, с ума сошли, как я должен им руководить? Он профессионал, знает свою работу, а я помогаю, чем могу.
Мы обсуждали монтаж «Легенды...», и он предложил несколько идей, которые, конечно же, были блестящими. Всегда очень интересно работать и общаться с такой крупной личностью.
— Прочитала, что в детстве в вашем доме имелась 8-миллиметровая кинокамера и вы начали на нее снимать в достаточно раннем возрасте. Почему потом пошли поступать на журналистику, на сценарно-киноведческий факультет, а не на режиссуру?
— Это долгая история. Судьба — она мудрая, она тебя ведет, надо только к ней прислушиваться. Сейчас мне пишут, звонят знакомые, родственники:
— У меня поступает в киноинститут сын, дочь, попроси, чтобы обратили внимание.
Отвечаю:
— Поймите, надо отпускать ситуацию, Господь Бог мудр, он приведет человека туда, куда нужно, куда должно, если человеку этот крест назначен.
Когда мне исполнилось шестнадцать, я дерзнул поступать на режиссерский факультет ВГИКа, но с треском провалился. Творческий конкурс прошел успешно, но писать — это не говорить. Когда сел перед Марленом Мартыновичем Хуциевым, язык прирос к небу. Конечно же, Хуциев меня не взял. Годы спустя мы часто ездили вместе на фестивали, довольно подробно общались. Он был очаровательным собеседником, по-детски искренним, распахнутым и при этом очень мудрым, у нас сложились добрые отношения. Как-то раз гуляли с ним по Минску, заглянули в универмаг, прошлись по парку; он рассказывал интереснейшие истории со съемок своих картин — скажем, про Петра Ефимовича Тодоровского, сыгравшего главную роль в фильме «Был месяц май», и я испытал к нему такой прилив любви, что раскололся и признался:
— Знаете, Марлен Мартынович, я ведь поступал к вам...
Бедный Хуциев побледнел. Вспоминая эту историю, я смеялся, а он сказал:
— Боже...
— Что случилось, Марлен Мартынович?
— Простите меня, пожалуйста.
— За что?
— Я должен был разглядеть ваш талант.
— Дорогой Марлен Мартынович, — сказал я, — это был один из самых важных уроков моей жизни, я так благодарен за то, что вы меня тогда не приняли! Потому что, первое, вы были абсолютно правы, я был желторотым юнцом, совершенно не готовым ко взрослой жизни; а второе: если бы случилась ошибка и я каким-то непостижимым образом оказался тогда в стенах института, я бы, может, и не работал бы сегодня в кино. А во ВГИК я поступил позже, так что все в порядке.
Так получилось, что я сейчас преподаю во ВГИКе. Ректор Владимир Сергеевич Малышев попросил меня взять курс Сергея Александровича Соловьева. Я не мог отказать, и не поверите: преподаю именно в той аудитории, где благополучно провалился когда-то, это теперь мастерская Соловьева, где я мастер. Вот так складывается судьба.
— Как любит повторять в таких случаях Михалков: «Господь управил».
— Я пошел в журналистику, когда провалился во ВГИКе. Мне было интересно все, что связано с творчеством, и я ломанулся в это дело с огромным интересом, учился и одновременно с большим азартом работал в прессе. У меня до сих пор сохранились связи с теми, кого интервьюировал, многие из них стали для меня родными людьми. К примеру, мне исполнилось семнадцать, когда встретился со Светланой Тома, неоднократно брал у нее интервью, мы стали общаться не только с ней, но и с ее дочерью Ирочкой Лачиной и с ее внучкой Машей Будриной. Света снималась у меня в двух картинах — в «Поклоннике» и «Фонограмме страсти», Ира снималась в «Экипаже», озвучила трех главных героинь в моих картинах — в «Звезде», в «Волкодаве из рода Серых Псов», в «Экипаже», Маша в «Экипаже» дебютировала. Ксения Георгиади, с которой я познакомился в бытность свою студентом журфака и у которой тоже брал интервью, сыграла в «Экипаже» роль, которую я придумал специально для нее. Когда учился в университете, а потом работал в газете и на телевидении, казалось, что это подготовка к будущему, а на самом деле это и была яркая, интересная журналистская жизнь.
Прошло время, Госкино Молдавии (я родом из Кишинева) стало уговаривать меня поступать во ВГИК на киноведение по направлению от республики. В тот момент я уже работал в прессе, много писал о кино. Я отказывался: «Киноведение меня не интересует, хочу поступать на режиссуру». Но меня все-таки уломали. Подал на творческий конкурс работы, которые получали призы на республиканских смотрах. И вдруг... меня завернули, объяснив это так: нам нужен национальный кадр, а вас мы будем иметь в виду. Я человек упертый и довольно независимый, а потому сказал: «Меня иметь не надо!» — запихнул эти работы в конверт и отправил во ВГИК. И они, естественно, прошли конкурс.
