Папа, у которого к этому времени с Юрием Михайловичем сложились добрые приятельские отношения, ответил:
— Если вы будете моим начальником вместо министра культуры, то я буду только рад, потому что мне с вами легче договориться.
— Все, — ответил Лужков, — для меня важно, что ваше личное согласие я получил.
Дальше сработали неизвестные нам рычаги и здание тихо и незаметно ушло из федеральной собственности в муниципальную. Уже потом, когда пошло корпоративное движение, заместитель отца Михаил Седов, человек грамотный и оборотистый, предложил оформить частную собственность, но не на здание — это было и остается невозможным, а создать на основе сотрудников цирка частную компанию. Юрий Владимирович вышел с такой инициативой к коллективу, было зарегистрировано акционерное общество, арендное предприятие. Все официально уволились из государственного цирка и стали сотрудниками арендного предприятия.
Предполагаю, что папа не очень понимал целесообразность этого перехода, ведь сам он всю жизнь работал на государство. Но оформлением частного предприятия занимался Миша Седов, которому Никулин доверял. Позже, когда уже замом отца работал я, мы сделали ему сюрприз — зарегистрировали новое название для компании, в которое включили фамилию папы. С тех пор цирк Никулина — это бренд, который знают во всем мире. Наша фамилия — как знак качества.
В последние годы жизни папы, когда я уже работал в цирке и взял на себя часть отцовской нагрузки, родители лето обычно проводили на даче в Валентиновке. Я им говорил:
— Что вы тут сидите? Поезжайте куда-нибудь отдохнуть — возможности же есть.
Отец отвечал:
— Зачем мне ездить? Я устал, мне надоело, я уже все видел!
В отпуск его обычно провожали всем цирком: накрывали фуршет, выпивали за папино здоровье и Никулин уезжал на дачу. Через три дня он начинал всех доставать. Ему было страшно скучно, не хватало людей, суеты. Выручал телефон, часа по три он разговаривал с друзьями — узнавал о делах и последних новостях. А что дальше? Дальше он становился раздражительным, агрессивным, как тигр, которого заперли в клетке: «Обедать что, сегодня не будем? А хлеб в доме есть?» Самое страшное для всех, если в доме не было хлеба. Это блокадный синдром — папа ведь воевал под Ленинградом. Хлеб в доме должен быть обязательно — даже если есть его никто не собирается.
Бывало, если папа возвращался с работы поздно, а к ужину не оказывалось хлеба, он пешком или на машине отправлялся в ресторан Дома актера, который единственный из заведений на улице Горького работал круглые сутки, и покупал там хлеб. Только тогда отец успокаивался. Как тут не вспомнить фразу из «Бриллиантовой руки»: «Наши люди в булочную на такси не ездят...» На даче же папа читал книги, раскладывал пасьянс... Но рутинная, размеренная, тихая жизнь — абсолютно не для него. Заканчивалось тем, что Никулин звонил в цирк, вызывал машину и ехал в Москву — хоть на полдня, хоть на несколько часов окунуться в привычный ритм.
Мама пережила отца на семнадцать лет. И все эти годы ей было без него плохо, очень плохо. Была у нее подруга — дрессировщица Эльвира Подчерникова-Эльворти, ее мужем был акробат, велофигурист Вильгельм Асмус. Когда и он ушел из жизни, тетя Эльвира пришла к маме с вопросом:
— Таня, скажи, а когда облегчение-то придет?
Мама ответила:
— Никогда. С этим теперь жить. Ничего не поделаешь.
Конечно, мы старались не давать маме чувствовать себя одинокой. Не было дня, чтобы кто-нибудь из нас ее не навестил. Но внуки — это одно, а пустоту, оставшуюся после ухода папы, заполнить было нечем. Мама была сильной женщиной, свою безмерную тоску старалась не демонстрировать, не раскисала — ей в этом помогала цирковая дисциплина. Покуда были силы, руководила клубом собаководов, потом сложила с себя эти обязательства. Занималась архивами отца. Год после смерти папы промучилась на даче, а потом уехала в московскую квартиру и больше на дачу не возвращалась: не смогла там жить — слишком много было с ней связано воспоминаний последних лет.
