— Эдди Игнатьевич! Ну, как вам моя племянница Нина, понравилась?
— Это ваша племянница? Она действительно очень талантливая девочка!
— Эдди Игнатьевич! Ведь я уже давно вам говорил о ней, но вы никак не реагировали!
— Левочка, вы только не обижайтесь! Все еврейские родители считают, что их дети — вундеркинды. Нина действительно талантливая девочка, и мы ее берем.
Через день мы с дядей Левой отправились к Рознеру в Каретный Ряд, в дом, где жили многие известные артисты — Леонид Утесов, Борис Брунов, Марк Фрадкин. Как мы поняли, Рознер устроил прослушивание для музыкантов, среди которых был Луи Маркович, игравший в оркестре на гитаре и исполнявший тирольские йодли. Эдди Игнатьевич аккомпанировал, я пела. Очевидно, Рознеру необходимо было услышать мнение коллег. Сошлись на том, что выпускать меня на сцену можно. Дядя Эдди доверил мне три свои песни и вскоре познакомил с аккомпаниатором, который должен был разучить их со мной. Репетиции проходили в клубе Завода имени Калинина на Озерковской набережной, неподалеку от Радиокомитета. В оркестре тогда работали певица Лариса Мондрус, Володя Макаров, квартет «4 Ю».
— Родители легко отпустили на гастроли?
— Провожали всей семьей: мама, папа, дядя Лева, его жена тетя Маня. Упаковали в дорогу разную еду, растворимый кофе. Еще купили шубку из искусственного меха, чтобы прилично выглядела.
Первая гастрольная поездка — Ереван, Баку, Махачкала, Грозный. Поселили в одном номере с костюмершей тетей Лизой, чтобы та за мной приглядывала. И вот первый концерт в Ереване. Предваряя мой выход, конферансье Гарри Гриневич объявил: «Каждый артист волнуется перед выходом на сцену, ведь преодолевать расстояние от кулис до микрофона совсем непросто. А представляете, что чувствует сейчас самая юная солистка нашего оркестра? Итак, для вас поет...»
За кулисами собрались волновавшиеся за меня артисты. Ноги налились свинцом, говорю: «Не пойду! Не пойду, и все!» Оркестр замер, Рознер тоже заволновался. Вдруг чувствую, как кто-то с силой выпихнул меня вперед, и я внезапно оказалась лицом к лицу с публикой. Тут уж ничего не оставалось, кроме как, преодолевая зажим, идти к микрофону. Первый аккорд — и я запела. А когда запела, почувствовала прилив сил, словно витала в облаках! Три песни, одна из них «Тум-балалайка». На следующий день эту мелодию насвистывали газетчики, развозившие прессу на велосипедах. Значит, случился успех!
Я была оформлена помрежем, платили смешные деньги — сорок рублей, которые уходили родителям.
Рознер волновался:
— Нинуля, ты что-нибудь кушала?
