Когда новый знакомый пригласил меня на представление, я спросила:
— А вам это будет нетрудно?
— Пустяки, — небрежно махнул рукой Никулин. А сам, как потом признался, принялся лихорадочно прикидывать: кто сегодня стоит на вахте и удастся ли его уговорить пропустить гостью.
Вечером я надела единственное выходное платье, а поверх — заменявшую зимнее пальто телогрейку с пришитым к воротнику-стойке старым мехом рыжей лисы.
Цирк был забит под завязку — Юре пришлось усадить меня на приступочку возле осветителя. Оттуда я и увидела разыгравшуюся на манеже трагедию.
Карандаш, обращаясь к публике, пригласил желающих сделать кружок, стоя на спине скачущего коня. Устроившийся среди зрителей Никулин (потом я узнала, что это называется «подсадка») выбрался на манеж и стал карабкаться на лошадь. Каждая его попытка взгромоздиться в седло встречалась громовым хохотом. В финале доведенная до белого каления лошадь должна была гнаться за незадачливым наездником, который благополучно скрывался за кулисами. Понять, что произошло, никто не смог. Видимо, Юра споткнулся и оказался под копытами лошади. Окровавленного, его унесли с манежа и стали вызывать скорую:
— Срочно приезжайте! В цирке на Цветном бульваре артист попал под лошадь.
— Фамилия? Имя?
Трубка испуганно охнула. Оказалось, вызов принимала Юрина мама, работавшая диспетчером на скорой помощи.
Пока ехали до НИИ имени Склифосовского, левый глаз у Никулина совсем заплыл — один из ударов копытом пришелся по голове. Огромные гематомы обнаружились на ногах, а рентген показал, что сломана ключица. Доктор в приемном покое спросил:
— Как коня-то зовут?
— Агат.
— Выпишешься — купишь ему два кило сахару.
— За что это?! — изумился Никулин.
— За то, что взял бы на сантиметр выше — угодил бы в висок. И поминай как звали.
Когда пришла навестить Юру, он не просто удивился, а был потрясен. В течение месяца я бывала в больнице почти каждый день. Мы подолгу разговаривали и с каждой встречей все яснее понимали, как необходимы друг другу. Вскоре Юра сделал мне предложение, и я его приняла.
В ЗАГСе нам дали три месяца «на размышление», которые жених почти целиком провел на гастролях. Оттуда прислал мне денег на свадебное платье. Я купила отрез розового гипюра. Юра на регистрацию надел свой единственный костюм. До сих пор жалею, что нет ни одной фотографии, где мы запечатлены женихом и невестой.
Не помню почему, но на праздничном застолье родители Юры не присутствовали. Мы заехали к ним после ЗАГСа, приняли поздравления и отправились ко мне в коммуналку. Это была огромная квартира, половину которой занимали чужие люди, а другие четыре комнаты — мы с мамой и семья ее сестры. Нам выделили небольшую комнату, куда на следующее утро Юра принес свое «приданое»: демисезонное пальто, шляпу, одеяло и подушку. Там мы прожили двадцать лет. Продолжали бы жить и дальше, если бы во время визита в райисполком, куда Юра в очередной раз пришел хлопотать о квартире для кого-то из старых цирковых артистов, хозяин кабинета не спросил:
