Это было лето 1968 года. Как-то ко мне в коммуналку на улице Марата, 13, где я жила с первым мужем, приехал Владимир Мотыль. Он предложил сняться в его картине «Белое солнце пустыни».
— Завтра срочно надо выезжать. Роль интересная — главная жена гарема Зухра.
— А можно почитать сценарий?
— Сценария нет ни одного, все разобрали. Ничего страшного...
Когда я приехала на съемки и увидела Луспекаева, все сразу поняла. Ради него режиссер был готов изменить сценарий — его Верещагин ходил на костылях. Но актер отказался, ему придумали специальные сапоги. Этот мужественный человек совершал каждый день подвиг. Когда в конце съемочного дня с него стаскивали сапоги, оттуда лилась кровь.
Поначалу «Белое солнце пустыни» планировали сделать двухсерийным, с гаремом отсняли много материала, но в итоге фильм сильно сократили, и от моей Зухры осталась одна фраза «А может быть, Гюльчатай его плохо ласкает?» да голый живот в одной из сцен, где свободные женщины Востока прячут от красноармейца-освободителя Сухова свое лицо.
На побережье Каспия в августе было невыносимо жарко. Приходилось ходить по раскаленному песку, вокруг змеи, скорпионы, вараны.
Верещагин Павла Луспекаева один из самых ярких, запоминающихся образов нашего кинематографа. Его былинного героя полюбила вся страна....
Вернувшись после съемок фильма в БДТ, поняла, что меня там никто не ждет, и приняла нелегкое для себя решение уйти из театра. Но зато я была счастлива в браке...
С Володей Бирюком, моим первым мужем, я познакомилась на капустнике в Театре комедии. В этот вечер выступал Михаил Жванецкий, который по приглашению Райкина переехал в Ленинград. Я слушала его с большим восторгом, заразительно хохоча над его шутками. Володя, по его словам, влюбился в меня с первого взгляда именно тогда.
