Вместе с Илзе отправились отдохнуть в Коктебель. Казалось, что мы наконец одна семья, как того хотел папа. Это по-настоящему дорогие для меня моменты. Я называла Илзе «второй мамой», делилась с ней секретами, мы обменивались диетами, строили планы на будущее. Помню, сидели у нее дома, и в гости зашел священник отец Тимофей. Они пообщались, он уехал, а мы еще долго разговаривали. Выдался удивительный вечер: я впервые увидела настоящую Илзе. Она постоянно следит за собой, за своими манерами, за каждым словом и жестом. А тут вдруг расслабилась и стала родной, домашней, теплой. Но это, увы, было всего лишь раз.
После училища я работала у Марка Розовского в театре «У Никитских Ворот». Сестра пришла на «Золотой тюльпан Фанфана», где я играла мадам Помпадур и пела мужским голосом. После спектакля, прижав меня к стене коридора, она категорично заявила: «Тебе надо петь. Ты должна уйти из этого ужасного театра, из этой клоаки!»
Все, что Илзе говорила, я принимала на веру. И тут тоже, не колеблясь ни минуты, последовала совету. Позже на каком-то вечере она подвела меня к своей маме. Маргарита Ивановна, в свою очередь, познакомила меня с Ириной Ивановной Масленниковой, прекрасным педагогом консерватории и Центра оперного пения Галины Вишневской. И я начала у нее заниматься. Галина Павловна хорошо знала Мариса Лиепу и с большим уважением отнеслась ко мне. Илзе часто приходила на мои занятия. Я неизменно принимала ее интерес за чистую монету, а она проверяла: есть ли голос, способности?
Несколько лет я проработала в «Геликон-опере». Но потом опять появилась сестра, посмотрела спектакль и вынесла свой вердикт: «Послушай, сколько можно кордягой быть? (так называют артистов кордебалета. — Прим. М. Л.) Ты должна уйти из этого театра! Мы сделаем тебе сольную карьеру». И я, как всегда, поверила ей и уволилась. Дмитрий Бертман, художественный руководитель театра, очень просил не уходить. Но слово Илзе было для меня в то время законом.
