Мы этих «негров» потом часто вспоминали. Там был санаторий, который в рамках очередной нашей интернациональной дружбы принимал кубинцев, мексиканцев и афроамериканцев. Такого скопления темнокожих друзей в одном месте я отродясь не видела и по непосредственности своей выдала эту мысль в эфир в несколько двусмысленной форме.
Кроме того, еще до своего приезда Маша получила письмо и от меня. Начиналось оно с приветствия: «Здравствуйте, мама и папа!» Я в спешке перепутала конверты. В общем, Мария еще до своего прибытия в солнечную Алушту решила, что барышня я специфическая. Но мы действительно подружились, да так, что до сих пор нет у меня более близкой подруги.
Я стала бывать у них на Полянке. Рыбниковы — Бубновы классическая московская семья. Отец Прасковьи Алексеевны был художником и главным реставратором Третьяковской галереи, ее мать работала в филармонии. Машин папа Бубнов Степан Кузьмич — ведущий актер Театра имени Пушкина. В их доме всегда собирались художники, музыканты, артисты. Накрывались немыслимые столы! Все едят, смеются, в шарады играют...
Телефона дома у меня не было, поэтому когда засиживалась и как следствие оставалась у Рыбниковых — Бубновых, чтобы предупредить маму, звонила соседям. Самыми трепетными своими историями, так уж вышло, прежде всего делилась там же. Несчастливые влюбленности, кагэбэшник однажды пристал — такого маме я в жизни не рассказала бы, она с ума от ужаса сошла б, но посоветоваться с кем-нибудь было нужно...
Это сейчас история кажется банальной, а тогда напугала до смерти! Вызывают меня на служебный вход театра. Выхожу, стоит молодой парень, корочки показывает и говорит: «У вас были гастроли в Свердловске? Оттуда пришло анонимное письмо, что вы, Татьяна, плохо себя вели». Хотя в чем могла проштрафиться — не понимала совершенно. Единственной догадкой стали купленные на гастролях во Львове в тамошней комиссионке яркие клетчатые польские брюки. Наверное, на Урале они выглядели вызывающе.
От отчаяния я зарыдала. «Вы не плачьте, а приходите во вторник в кафе, мы с вами еще раз побеседуем», — говорит товарищ в штатском. И тут до меня доходит, что он клеится! Боже, что делать? С этим вопросом я, вытирая слезы, побежала к Рыбниковой. «Не смей туда ходить! — вибрировала на весь дом Прасковья Алексеевна. — Не ходи! Да, Степа? Они не имеют права! Ты поняла? Хамство какое! Да, Степа?»
