Как-то стала свидетельницей одной сцены. В этот день я гостила у сестры. Она жила на улице Горького, рядом с Театром Станиславского. Было уже довольно поздно. Я вышла из подъезда и пошла на остановку. Гляжу — стоит Лаврова. Мы издали кивнули друг другу. Поднимаю голову, вижу — Женя идет. По-видимому, Лаврова его ждала, только что в театре закончился спектакль. Тут подошел троллейбус, я быстро села в него и уехала. И не знаю, сказала ли она ему обо мне. Сидела в троллейбусе и глотала слезы. Женя в этот вечер собирался приехать ко мне, но так и не приехал. Договорились ли они о встрече, или Лаврова его перехватила — не знаю. Вариантов тут много.
Как только поняла, что он мне изменяет, сразу сказала:
— Между нами все кончено!
Женя предлагал:
— Давай начнем все сначала.
Я категорично требовала:
— Клянись, что больше никогда ни с кем ничего!
Он качал головой:
— Я этого обещать не могу...
У Лавровой ему, наверное, было лучше, спокойнее, удобнее. Однажды Женя сказал слова, которые все объяснили: «Ты всегда учила меня, как себя нужно вести, постоянно воспитывала, а Таня мною восхищалась. Я ей нужен такой, какой есть, а ты стремилась меня сделать таким, каким хотела ты». Наверное, он был прав. Я была чрезмерно требовательной, ему было очень сложно. А там ему пели дифирамбы...
Они с Лавровой не были женаты, но долго встречались. Татьяна где-то писала, что они жили в общежитии, потом ютились у ее бабушки за ширмой, снимали комнаты. Женя был бесспорно влюблен в Лаврову, но она стала его следующей ступенькой в новую жизнь. Делал он это не корыстно, а совершенно естественно. Такая уж у него была натура.
С 1958 года мы уже не жили вместе, но это не означало, что наступил окончательный разрыв. Я даже не могу точно сказать, когда мы расстались. Это тянулось годы. Он исчезал, появлялся, я его выгоняла, он снова приходил. Когда Женя уже работал в театре, мы откуда-то с ним шли и встретили Яншина. Урбанский говорит: «Познакомьтесь, Михаил Михайлович, это моя жена». А мы уже не жили вместе. Такие вот странные отношения. Любовь ушла, а шлейф остался. Хороший шлейф.
