Весной 1984 года мама попала на Пасху в Киево-Печерскую лавру. Не как паломница, а за компанию с друзьями, которые поехали в надежде исцелить тяжелобольного ребенка. Маме было просто любопытно. Но сам монастырь и общение с его обитателями произвели такое сильное впечатление, что домой она вернулась преображенной. Именно там мама познакомилась с нашим духовным отцом Иеронимом (Шурыгиным) и начала свой духовный путь.
В то путешествие с мамой случилось настоящее чудо. Не знаю, прилично ли об этом рассказывать, но едва сев в поезд, она обнаружила, что по-женски в нечистоте. А значит, не сможет ни исповедаться, ни причаститься, ни приложиться к святыне. В таком состоянии женщина даже в храм не должна входить. Мама заплакала и начала молиться, хотя понимала, что против физиологии слезы бессильны. Но неожиданно все прекратилось! До того момента, пока она не села в поезд, чтобы ехать обратно.
Я восприняла мамин рассказ скептически. Помню, даже пыталась оборвать: «Не говори ерунды!» Но она проявила тогда поистине материнское терпение и если я забегала утром к ней в комнату, просила:
— Посиди со мной, пока читаю молитвы, утреннее правило.
— Мне это не надо.
— Ну посиди, жалко тебе, что ли?
Церковь в те годы только возрождалась, молитвословы широко не продавались, приходилось доставать репринтные издания или просто книжечки, переписанные от руки. И материнская молитва опять делала свое дело! Сегодня если с утра не раскрою молитвослов, весь день пойдет кувырком. Возможно, я была расположена к вере с детства. Крещеная в младенчестве, если появлялись слухи, скажем, об очередном маньяке, тут же надевала крестик, читала как могла молитву: «Спаси и сохрани». Я всегда была боязлива. В детстве в отличие от сверстниц мечтала не о семье и детях, а о внутренней стабильности. Когда воцерковилась, затаенные страхи, тревожность, смятение растворились, в жизни появилась неколебимая основа. Поняла, что все складывается промыслом Божьим и я на своем пути. А если у меня чего-то нет, мне этого и не надо.
