И столько в ее голосе было зависти! Будто черная порча упала на нашу семью.
Сегодня думаю: Владислав Игнатьевич давно понимал, что со здоровьем происходит неладное. Но пытался тщательно это скрывать, ни на что не жаловался. У меня тоже было дурное предчувствие, беспокойство саднило душу. После смерти Товстоногова у Владика в театре не было новых ролей. Мы сделали антрепризу — спектакль «Старомодная комедия», который он играл на пару с Алисой Фрейндлих. Кстати, мы тогда с ней очень сблизились, Владислав Игнатьевич даже стал крестным отцом ее внука.
Как-то приехали на выездной спектакль в Загорск. Владик с Алисой отправились репетировать, а я — гулять. В лавре зашла в небольшую церквушечку, и со мной вдруг произошло что-то непонятное: внутри так все сдавило, что я страшно разрыдалась. Не могу остановить слез, а сама шепчу: «Господи, прости, что я неверующая, так была воспитана». На следующий день мы уехали в Куйбышев, поселились в двухкомнатном номере. Утром проснулась от жуткого шума в гостиной. Оказалось, это билась залетевшая туда птица. Никогда не верила в приметы, но зрелище было — поневоле испугаешься: говорят, когда птица влетает в дом, это к смерти.
Если спрашивала Владика, как он себя чувствует, муж отвечал: «Устал немного. Я уже старый, а роли такие, где только текст проговорить — язык на плечо». Когда в 1994 году режиссер Темур Чхеидзе приступил к репетициям «Макбета», случилось непредвиденное: Владислав Игнатьевич, игравший роли на сто страниц, начал забывать текст. Не мог произнести даже крошечного монолога, просто застывал, его как будто выбивало из действительности. Вконец растерявшись, попросил режиссера его отпустить — насовсем. Тот принялся успокаивать: «Это просто усталость, съездите в санаторий, отдохните».
Но тут уже я вмешалась и настояла на обследовании, которое выявило опухоль мозга. Собравшись с силами, решила не сообщать Владику диагноз — и врачей попросила. Сказала мужу, что у него инсульт и он обязательно поправится. Все будет хорошо: год поживем на даче и он вернется в театр. Владислав Игнатьевич поверил. Спросил только:
