В группе сочувствовали, пытались подкормить, особенно костюмер Нина Арсентьевна, добрейшая женщина. Помню, предлагала:
— Наташ, приходи, я борщ сварила.
— Андрей Сергеевич борщ не разрешает.
— Да не слушай ты его, ноги протянешь!
Но я терпела. Иногда тайком покупала в местном магазинчике конфеты. Ела сама и угощала ребятню, прибегавшую на съемки.
Интересно, что когда мы зимой доснимали отдельные сцены в Москве, я за две недели похудела на пять килограммов, хотя ела, как все, три раза в день, ни в чем себе не отказывала.
Думаю, в Киргизии «пухла» не от переедания. В пятнадцать лет перед операцией по удалению гланд у меня случайно диагностировали порок сердца. Я еле умолила врачей не сообщать об этом в училище, иначе сразу отчислили бы по состоянию здоровья. До выпуска дотянула, но в горах сердце дало о себе знать. Я не толстела, а отекала.
Однажды в ресторане рядом с Андроном увидела незнакомого молодого человека в модном замшевом пиджаке и зеленых солнцезащитных очках. Это был его младший брат Никита Михалков. Он показался мне очень симпатичным, шумным, веселым. Никита обожал Андрона и приехал навестить.
Михалков-младший пробыл с нами довольно долго. Андрон на него сердился за то, что не дает девушкам спать.
Группа выезжала на съемки в четыре утра. Меня поселили с монтажером Леной в заброшенном доме с проваленной печкой. Мы все отмыли, навели порядок, и к нам стали приходить гости. Особенно часто — Никита и наш художник-постановщик Михаил Ромадин. Мы засиживались допоздна. Миша очень увлекательно рассказывал про вампиров и вурдалаков и просто завораживал меня своими историями.
Однажды во Фрунзе пошли гулять втроем — Андрон, я и Ромадин. Перед этим я долго мучилась сомнениями: прилично ли порядочной девушке отправляться на прогулку с двумя взрослыми мужчинами? Все решила Мишина фраза: «Пошли-пошли, я про вампиров расскажу!» Отказаться от возможности послушать про «любимую» нечисть я не могла. Зашли в какую-то забегаловку в парке.
Еды там не было, только напитки. Даме ребята взяли бутылочку лимонада, а себе — по пол-литровой бутылке «Саперави». Меня это ужаснуло. Подумала: «Неужели они столько выпьют? Что с ними будет? А со мной? Кажется, я переступаю порог разврата...»
Когда вышли на улицу, побежала вперед, чтобы отделиться от своих нетрезвых спутников. Они о чем-то тихонько беседовали. Потом, когда мы уже жили вместе, Кончаловский признался: «А знаешь, что Миша тогда сказал? «Андрон, ты женишься на этой девочке!»
Ромадин был интересным парнем, но ужасно неряшливым. Впрочем, мы все на тех съемках выглядели не лучшим образом, потому что стирать и мыться было негде. Удобства — на улице. Вода — в колонке. Иногда по большому блату нас пускали в деревянный душ с бочкой на крыше, принадлежавший какому-то предприятию.
Женщины еще как-то ухитрялись наводить красоту, а мужчины по этому поводу не заморачивались. Даже Андрон ходил зачуханный: джинсы грязные, ботинки побитые. Он мне первое время не нравился, казался некрасивым, рот какой-то большой.
Однажды Кончаловский сказал:
— Слушай, Наташ, у меня подметки отвалились. Пойдем в магазин, купим какие-нибудь ботинки!
Пришли в обувной. Андрон приобрел башмаки коричневого цвета. Тут же их надел, а старые бросил в урну. Вышел на улицу и стал бить обновку о бордюр. Я удивилась:
— Андрей Сергеевич! Что вы делаете?
Зачем портите ботинки?
— Они безобразно новые. Надо состарить, чтобы не блестели так гнусно!
Я потеряла дар речи. Он меня все время поражал: и поведением, и рассказами — о русской истории, иконах, Андрее Рублеве, Библии. Кончаловский к тому времени уже написал несколько сценариев, перелопатил уйму самого разнообразного материала и делился со мной своими наблюдениями и знаниями. С ним было необыкновенно интересно.
Андрон много рассказывал и про маму — Наталию Петровну Кончаловскую, и я полюбила ее задолго до нашего знакомства, заочно. Всю экспедицию только и слышала, какая она замечательная, как правильно ведет хозяйство.
