Лучшего Ивана не найти».
А Ульянов напросился в картину сам. На каждом заседании комитета по присуждению Госпремий, куда Пырьев входил еще со времен Немировича-Данченко, а Ульянов влился, получив награду за роль в фильме «Председатель», Михаил Александрович писал мужу записки: мол, знаю, что вы начинаете снимать «Братьев Карамазовых», не забудьте обо мне, пожалуйста. И, что называется, додавил. Для пробы был выбран эпизод объяснения Дмитрия с Грушенькой, в роли которой Пырьев изначально видел только меня. Признаюсь, было намерение поговорить с Иваном Александровичем о поиске другого актера. И аргументы имелись: Ульянов сильно пережимал, давал надрыв даже там, где не нужно, никак не мог избавиться от нарочитости, которая в «Председателе», может, была и хороша, но в «Карамазовых» совершенно неуместна.
Оставлял желать лучшего и выговор Михаила Александровича: «Я тебе люблю», «Они у мене дома лежат». Ну не мог дворянин таким сермяжным языком разговаривать! Пырьев и сам это понял, когда уже шли съемки третьей серии. Как-то попросил меня: «Лина, подумай, кто из актеров мог бы Митю озвучить». Было это за неделю до смерти...
Примерно тогда же произошел и еще один эпизод. Позвонил кто-то из знакомых, сказал, что у режиссера Рошаля инфаркт. Я почему-то сразу перенесла эту информацию на мужа — бросилась к книжному шкафу, достала тома энциклопедии, стала смотреть, сколько Льву Рошалю лет, читать про симптомы инфаркта. И вдруг из книги выпадает фотография Ладыниной.
Молча протягиваю ее мужу — он так же молча берет снимок, сминает его и бросает в корзину для мусора. Портреты Марины Алексеевны я находила и прежде, и потом — уже после смерти Пырьева. Перед тем как Иван Александрович вывез из общей квартиры библиотеку, Ладынина насовала их едва ли не в каждую книгу.
В день похорон Пырьева, девятого февраля, ко мне обратился оргсекретарь Союза кинематографистов:
— Лина, тут звонила Марина Алексеевна, спрашивала: разрешишь ли ты ей проститься с Иваном Александровичем наедине?
Я ответила:
— Конечно. Пусть простится.
Дала согласие, хотя догадывалась, что сам Иван Александрович был бы против. Но это он, а я не имела права отказать.
После похорон в первую очередь нужно было подумать о картине, которую не успел завершить Иван Александрович. Новость о том, что съемки будут заканчивать Ульянов и Лавров, привела меня в недоумение: «Почему не оператор? Сергей Вронский с Иваном Александровичем раскадровки всех будущих эпизодов сделали, он лучше, чем кто бы то ни было, знает замысел Пырьева...» Но сил на чем-то настаивать еще не было.
И вот я снова на площадке. Играю сцену так, как мы отрепетировали с Пырьевым, а Ульянов начинает меня поправлять, указывать, учить. Я, естественно, сопротивляюсь. По «Мосфильму» начинают распространяться слухи о моем несносном характере, намеренном срыве съемок.
