Но мы на эти разговоры не обращали внимания, потому что так хорошо, так просто, как друг с другом, нам не было ни с кем.
Что же касается разницы в возрасте, то я порой ощущала себя гораздо старше мужа. В бытовых вещах, в понимании истинной сущности людей он был ребенком. Сколько раз предупреждала:
— Не подпускай к себе близко этого человека! У него камень за пазухой!
И слышала:
— Ты не права. Он искренне ко мне относится и очень благодарен за помощь, которую оказываю.
Так было и с режиссером фильма «Председатель» Салтыковым, за которого Пырьев практически смонтировал всю картину, потому что у Алексея Александровича случился запой, а сроки сдачи поджимали.
И с Траубергом: тому запретили работать в кино, обвинив в космополитизме, а Иван Александрович на свой страх и риск дал Леониду сделать «Мертвые души» и «Вольный ветер». Пырьев мне говорил, что и Салтыков, и Трауберг ответили черной неблагодарностью — выступали против него на всевозможных собраниях, подписывали «антипырьевские» письма. Некоторым людям бывает сложно смириться с чужим благородством.
Многие из тех, кого Иван Александрович считал друзьями, собирались вечерами на кухнях и сочиняли петиции «в самые верха»: мол, Пырьев — человек другого общества и класса, от художественного руководства этого мужика русское искусство охамеет.
Но даже узнавая об этих письмах, муж не озлоблялся, не начинал мстить. Я, бывало, входила в раж:
— Почему ты меня не послушал? Убедился, что я больше понимаю в людях? Они тебя предали!
На что Иван Александрович спокойно отвечал:
— Это творческие личности, у каждого свое видение ситуации, и каждый имеет право на свою точку зрения.
Вторым поводом для наших разногласий было нежелание Пырьева следовать рекомендациям врачей. И тут уж я давала волю гневу:
— Опять ты добавил в картошку сливочное масло! Она в нем уже просто плавает!
При твоих сосудах и сердце — это самоубийство! Кофе пьешь литрами, куришь все больше! Что же это такое?!
Иван Александрович молча слушает, а потом, дождавшись паузы, жалобно вставляет:
— Слушай, я ведь Народный артист Советского Союза, шесть раз лауреат Государственных премий... Как ты можешь так со мной разговаривать?
— Да мне наплевать, сколько раз ты лауреат! — отвечаю в запале. — Делай, что врачи велят!
Иных поводов для «выяснения отношений» у нас не находилось. Совместная жизнь была наполнена любовью, взаимопониманием, теплом, заботой друг о друге. Пырьев обожал мою стряпню — готовить я научилась у бабушки и ее братьев, работавших шеф-поварами в лучших одесских ресторанах.
В голодные студенческие времена, когда заканчивались деньги, девчонки-однокурсницы совершали «чес» по комнатам, собирали пару чахлых морковок, луковицу, горсть какой-нибудь крупы и ставили к плите меня. Знали: даже из этого скуднейшего ассортимента смогу сварить не просто похлебку — супчик-деликатес!
Если Иван Александрович возвращался домой раньше, чем я, сам разогревал и подавал мне ужин. А потом до зеркального блеска надраивал кастрюльки и сковородки. Поначалу я пыталась пресекать его посудомойческую деятельность:
— Ну зачем ты возишься? Некому помыть, что ли?
