Под ладонью, которую прижал к месту удара, побежала кровь. В голове промелькнуло: «Пуля выбила глаз...» Будто сквозь туман увидел, как эти двое убегают, а Аня пытается их догнать. Куда она? Зачем? А если и в нее?..
Нашарил в кармане сотовый, набрал номер. Телефон запиликал совсем рядом — сумка жены валялась в трех метрах от меня.
От отчаяния, что не могу помочь, не знаю, где она и что с ней, ушли последние силы. Я лег на асфальт — прямо на проезжую часть.
— Парень, ты как?
Приоткрыв уцелевший глаз, увидел склонившегося надо мной мужчину.
— Нормально. Жена побежала догонять этих уродов.
Надо ее найти.
Но через мгновение раздался стук каблуков — Анюта вернулась. Слава богу, с ней все в порядке. Сквозь нарастающий в ушах гул я слышал, как жена вызывает «скорую», диктует адрес.
Милиция подъехала одновременно с врачами. Пока меня поднимали с асфальта и усаживали в салон машины с красным крестом, один из офицеров подошел к Ане. Спросил лениво, чуть ли не позевывая: «Дело-то будем заводить?» Анютино «Конечно будем!» стражу порядка явно не понравилось — его удаляющаяся к служебной машине спина выражала крайнее неудовольствие.
По-настоящему плохо мне стало уже в больнице: тошнота, очень сильная боль. Сначала жена терпеливо отвечала на вопросы врача в приемном отделении: фамилия?
имя? отчество? сколько полных лет? Но когда тот начал зачитывать то ли договор, то ли согласие, а потом подсунул его мне — «Подпишите», сдержанная, уравновешенная Анюта взорвалась: «Вы с ума сошли?! Ему в лицо выстрелили! Вместо глаза — месиво! А вы — «подпишите»!»
Операция длилась несколько часов. Врачи работали бригадами, и те, у кого выдавался перерыв, выходили на улицу перекурить. Анюта бросалась к ним:
— Ну, что?
— О том, чтобы спасти глаз, речь не идет. От яблока ничего не осталось. Из глазницы извлекли более тридцати костных осколков. Не можем найти нижнее веко.
— Как это «не можете»? На нем же ресницы!
— Ресницы? — переспросил один из хирургов и, жалостливо посмотрев на Аню, произнес: — Да, ресницы должны быть...
Отчаяние накатило в реанимации, когда пришел в себя после наркоза: «Кому нужен актер без глаза? А что я еще умею? Только водить машину, но в шоферы меня точно не возьмут. Как кормить семью?»
Огляделся по сторонам. Рядом лежала молодая женщина, подключенная к аппарату искусственного дыхания, одна нога у нее была ампутирована. Одернул себя: «Не гневи Бога! Если случившееся — плата за что-то, то далеко не самая страшная...» Ведь Анюте грозила смертельная опасность, когда она бросилась догонять вооруженных подонков.
«Что заставило за ними побежать, до сих пор не понимаю, — недоумевала жена, сидя возле меня уже в обычной палате.
— Влетела во двор, озираюсь: никого. Вдруг выходит тот, который ко мне приставал. В руках — пистолет. Навел ствол на меня, но второй, выскочив из темноты, толкнул его — и оба убежали. А меня как обухом по голове: Андрей же там один! Вернулась — ты лежишь на асфальте, вся голова в крови...»
Первым приехал в больницу актер и постановщик киношных драк (так называемой боевой хореографии) Андрей Сиганов, с которым мы подружились на съемках «Стаи». Дня через три — Миша Пореченков. Я, он и Костя Хабенский дружим еще с института, а весной 2010 года вместе снимались в Питере в сериале «Белая гвардия».
О том, что со мной случилось, ребята узнали в Москве, где играли спектакли. Вернувшись в Санкт-Петербург, Миша первым делом поехал в больницу, где я лежал. Он с Аней ходил по врачам, расспрашивал, что нужно для предстоящих операций и реабилитации, к кому лучше обратиться по поводу протезирования...
Когда разрешили пользоваться телефоном, он звонил не переставая, эсэмэски приходили десятками. Благодарен всем до глубины души. За поддержку, за готовность оказать помощь. В тот момент было очень важно знать, что мы с Аней не одиноки в борьбе с бедой.
Отчаянию воли не давал, но от мыслей о будущем куда ж денешься? Снова и снова задавался вопросом: как жить дальше? Будь я инженером, быстро справился бы с этой историей, характер у меня достаточно сильный, все-таки вырос в семье военного.
