Если не трудно, значит, что-то идет не так, значит, по всей видимости, вы не учитесь».
И все пять лет Вениамин Михайлович этого постулата неукоснительно придерживался. Мы приезжали в институт к половине десятого. Первой парой обычно стояла хореография. Сколько же пота было пролито у балетного станка! Больше других от замечательного педагога Василькова доставалось мне и Косте Хабенскому: Юрий Харитонович звал нас за сутулость не иначе как «коньками-горбунками». Таковыми мы и казались, особенно на фоне Пореченкова — мастера спорта по боксу и бывшего курсанта Таллинского военно-политического училища. Миша был самым старшим на курсе, и как-то так повелось, что вслед за преподавателями мы стали звать его по имени-отчеству — Михаилом Евгеньевичем.
Конечно, в этом «величании» присутствовала доля иронии, но и большое уважение тоже. Бесконечно добрый, сильный, мудрый, готовый в любую минуту прийти на помощь, Пореченков был для вчерашних школьников кем-то вроде старшего брата. Впрочем, таковым он остается и сегодня.
Когда жена Кости Хабенского тяжело заболела и ей делали одну операцию за другой, Миша все время был рядом с другом: они вместе навещали Настю в Институте имени Бурденко, консультировались у светил медицины в других клиниках. Потом Настю перевезли в Америку, и Пореченков отправил за океан свою маму — чтобы помогала ухаживать за маленьким сыном Хабенских Ванечкой. Я несколько раз звонил Косте и Мише, предлагал помощь.
В ответ слышал: «Чем, Андрюха, тут поможешь? Врачей и в Москве, и в Штатах нашли самых лучших, лекарства есть...»
Перескочив через несколько лет, я не закончил рассказ о жесткой школе Фильштинского. После полутора часов старательного выполнения батманов, гран батманов, плие мы отправлялись на занятия по сценическому движению, затем — по технике речи. Лекции по общеобразовательным дисциплинам, семинары. После небольшого перерыва в четыре дня — актерское мастерство. Вениамин Михайлович старался вложить в нас все, что накопил за свою творческую жизнь, работал с жаром и полной самоотдачей. Из аудитории мы выползали ближе к полуночи, едва живыми добирались до дома, спали пять-шесть часов — и опять в институт.
«Что за фигня?! — возмущался Пореченков. — Будто снова на первый курс военного училища попал! Гоняют как последнего салагу! Думал: поступаю в творческий вуз, хлебну свободы, а тут — те же галеры!»
Результатом каторжной работы стало то, что на четвертом курсе, по окончании которого мы должны были получить дипломы, руководство ЛГИТМиКа приняло решение: оставить студентов Фильштинского в институте еще на год, создав из них самостоятельную труппу. В репертуаре нового театра уже стояли семь спектаклей, на некоторые — например «В ожидании Годо», «Шутки Чехова», «Время Высоцкого» — невозможно было попасть, и самые придирчивые критики писали на них восторженные рецензии. Нас приглашали в другие театры, однажды даже предложили «забрать труппу целиком». Но и Фильштинский, и мы отвечали отказом, поскольку верили: административно-финансовые вопросы будут наконец решены и наш театр получит собственное помещение, постоянную сцену.
Ради такой перспективы готовы были и декорации сами делать, и костюмы из ничего мастерить, и чуть ли не билетерами работать.
Первым в светлом будущем разуверился Костя Хабенский. Вслед за ним в Театр имени Ленсовета влились Миша Пореченков и Миша Трухин. Упреждая вопрос, затаил ли кто-то из однокурсников на них обиду, отвечу: «Лично я — нет». Понял ребят и когда спустя несколько лет они переехали в Москву. Чего только не печатали тогда в питерской прессе: «Это предательство! Предательство школы, родного города! Уехав в Москву за длинным рублем, они всем петербуржцам плюнули в душу!» Полная ерунда.
Да, ребята продали свой талант, свои знания, свою популярность. Продали за хорошие условия работы и неплохие деньги, что само по себе замечательно. В родном Питере им никто ничего подобного предложить не смог — вот о чем надо было писать, а не возмущаться «предательством».
Перечитал сейчас кусок об учебе в ЛГИТМиКе и понял: наша веселая компания выглядит в нем сборищем законченных «ботаников» — до приторности правильных и скучных. А это очень далеко от истины! Одна поездка на фестиваль «Янтарная пантера» в Калининград чего стоила...
Накануне отлета мы запаслись появившимся в ларьках голландским спиртом «Рояль», который, как позже выяснилось, был предназначен исключительно для растопки каминов.
