Лица видно не было. Я стала думать, что это ангел. «И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел и сказал: «Маэстро, бедный. Вы устали. Вы больны». Было такое сильнейшее смещение сознания, казалось, схожу с ума! Просыпалась — и чуть не плакала: ну зачем проснулась! Хотела только одного — снова уснуть, продлить очарованье. И я очень много спала. Хожу, работаю на автомате — в ожидании того момента, когда погружусь в свой дивный сон. Пыталась поговорить об этом со знакомыми и не находила понимания. Но уже точно знала: без того, кто мне постоянно является, жить больше не смогу! Параллельная жизнь захватила полностью, не исключаю, что могла однажды вовсе не проснуться, впасть в летаргический сон.
Я замкнулась и жила в предвкушении любви. Как потухшая елка в ожидании праздника.
А вокруг мелькали десятки новых лиц, начинался проект — мюзикл «Метро», место встречи отправленных друг к другу задачкой странников. Антона Макарского я, конечно, видела — но и не видела, как всех прочих, была закрыта полностью, застегнута наглухо, потому что хотела видеть только своего ночного гостя из сновидений. Двадцать второго мая, в мой день рождения, друзья взяли меня на абордаж, собралось полно народу — ребята из ГИТИСа, журналисты. И меня как прорвало: рыдала, захлебывалась слезами и приговаривала, что никогда не выйду замуж, потому что не смогу встретить того, кого хочу, знаю и люблю, потому что такие мужчины в реальности не-воз-мож-ны!
А тот самый невозможно прекрасный мужчина уже подошел совсем близко. Через неделю я его увидела! Была вечеринка дома у Марии Кац, Юдифи. По поводу зачисления в мюзикл собралась вся наша «метро»-тусовка: Света Светикова, Пашка Майков, Эвелина Блёданс, Теона Дольникова, Валера Боровинских, Саша Голубев... И я впервые с момента своей жизни в сновидениях обратила внимание на реального парня. Кучерявый брюнет с открытой улыбкой и добрыми глазами, очень позитивный, прямо излучал потрясающую энергетику, магнетизм. И в голове вдруг так — щелк! щелк! — память выдала бейджик «Makarsky». Ну да! Уже видела — не его, только бейджик — я ж смотрела мимо лиц. Подумала тогда еще, что он поляк: на репетициях было много тех, кто участвовал в американской и польской версиях.
И снова — щелк! щелк! — еще картинка. Мы шли после репетиции по Тверской, вижу впереди светящийся силуэт отлично сложенного мужчины, в его длинных, до плеч, черных вьющихся волосах играет солнце. Забежала вперед и заглянула в лицо, потом, прощаясь, когда ребята садились в такси, я поцеловала всех в щечку, а его — почему-то! — в губы. Это был Антон. Но тогда эти нюансы, как и с бейджиком, фиксировались, видимо, только подсознанием и вдруг стали укладываться, словно мозаика, в единый рисунок.
Заметив Макарского, я подумала: «Классный парень!» — и стала наблюдать за ним. Все выпили, Антон не пропускал ни одной дамы, никто не оставался без внимания: всем помогал раздеваться, одеваться, подносил, уносил, всем перецеловал ручки, со всеми перетанцевал. Он и меня приглашал, но я не танцую с теми, кто танцует со всеми.
«Но какой бабник, просто кобель!» — и у меня на автомате сразу блокировалось возможное развитие отношений. «Не-не-не — не мое! Нам этого не надо — прощай, кучерявый!» — свободой мы уже накушались. Посмотрела я на то, как он в очередной раз танцует ламбаду с Эвелиной Блёданс, резко поднялась и ушла. Где ж мне тягаться с такой красоткой?
Когда, прощаясь, я кинула клич всем желающим — айда ко мне, на Цветной, Антон подумал: «Надо же, между нами еще ничего нет, а она уже обиделась». Потом спрашивала:
— Как ты понял, что это из-за тебя?
— Так ты же Штирлиц никакой, на лице все написано.
