Но мать обиделась на меня страшно — просто за то, что заговорил о размене. Именно тогда я заболел воспалением легких, а дед попал в больницу с сердечным приступом. Много он не прожил, вскоре его добил четвертый инфаркт. Мать уговорила бабушку обменять харьковскую квартиру на Москву. А потом произвела родственный обмен. Так мы с Олей очутились в крошечной «двушке» на окраине, а бабушка поселилась с дочерью и внучкой.
Довольно долго мать не желала даже слышать мой голос. Когда я звонил, в трубке неизменно раздавались короткие гудки. С телефоном у Натальи Николаевны особые отношения. Будет сидеть дома одна, но ни за что трубку не возьмет — не хочет ни с кем разговаривать. Потому что могут сказать что-то неприятное, как-то задеть ее нервную систему.
Бабушка пыталась выступать миротворцем, однако вскоре и сама оказалась заложницей непростого характера дочери. Мама ведь «человек-наоборот». Не любит людей, но обожает ездить в общественном транспорте. Ходит в обычный бассейн, где полно народу, и нарезает там круги, толкается в общей раздевалке, не боясь в таком возрасте предстать перед публикой в купальнике.
«Володя, что делать, Наташа со мной три дня не разговаривает, ведет себя так, будто меня вообще здесь нет», — плакала бабушка в трубку.
Скорее всего, причина обиды была ерундовая. Просто бабушка приготовила что-то не то — жирное например, а жирное есть нельзя: это вредно, неправильно. Или маме вообще надоело, что кто-то на кухне толчется. Потом настроение матери вдруг резко менялось, она становилась приветливой и доброжелательной.
Бабушка звонила, радовалась, но все быстро возвращалось на круги своя.
Пожилые люди плохо переносят одиночество, а бабушку на старости лет выдернули из привычной среды, она оказалась в столице без подруг и знакомых. Однажды в момент отчаяния она направила письмо в парторганизацию... ЖЭКа, просила повлиять на артистку Фатееву, чтобы та относилась к родной матери по-доброму. После этого Наталья Николаевна, ненавидевшая доносы, не разговаривала с бабушкой два года.
О том, что моя шестнадцатилетняя сестра Наташа беременна, мать запретила бабушке рассказывать мне под страхом смерти. Но та проговорилась. По секрету сообщила, что Наташа с матерью отдыхали в Доме творчества кинематографистов в Болшево, где сестра познакомилась с отцом будущего ребенка Максимом Коропцовым.
Максим был отпрыском известной кинематографической династии: его дед в свое время работал директором «Мосфильма», отец — оператор Михаил Коропцов — снял культовый фильм «Земля Санникова». Молодые, неискушенные, такие же, как мы с Олей, они потянулись друг к другу, не заботясь о последствиях. Максиму тогда исполнилось девятнадцать, он ушел служить в армию и ничего не знал про беременность Наташи. А сестра — неопытная девчонка — сначала не понимала, что с ней происходит, потом панически боялась признаться матери, что забеременела, а когда тайное стало явным, делать аборт было уже поздно.
Когда сестру увезли в роддом, бабушка мне об этом сообщила. Я дозвонился матери на следующий день:
—Кого родила Наташа?
—Неважно, ребенок умер.
У меня оборвалось сердце.
—Как?!
С Наташей все в порядке? Когда ее можно навестить?
—Не надо ее беспокоить, тебя туда все равно не пустят.
Выслушав мой взволнованный рассказ, Оля, которая недавно сама родила нашего сына Ваню (бабушка, к слову, не очень-то рвалась общаться с внуком), вдруг сказала: «Володь, я печенкой чувствую: что-то тут не то. Съезди, разберись. В любом случае стоит повидать Наташу, ей сейчас тяжело, она нуждается в поддержке».
К сестре меня не пустили, но в справочной роддома сообщили, что у Натальи Фатеевой-младшей родился мальчик. Почувствовав неладное, я прорвался к главврачу. Он поначалу не хотел со мной общаться, но я пригрозил вернуться с милицией.
«Да, — подтвердил он мои худшие опасения, — поскольку ваша сестра несовершеннолетняя, к нам приезжала ваша мама и написала отказ от ребенка. Мы оформляем его в дом малютки. Правда, скажу честно: мальчик родился крайне слабым. Боюсь, не протянет там и двух недель».
У меня потемнело в глазах, кровь прилила к вискам. Мой сын дома, окружен любовью и заботой, а ребенок сестры один и плачет — брошенный и никому не нужный. Если бы в тот момент Наташа или мать оказались рядом, не знаю, что бы с ними сделал.
Меня трясло от злости, я за себя не ручался. Отыгрался на медиках, бросил врачу: «Только попробуйте отправить его в дом малютки, огребете большие неприятности».
Из роддома направился прямиком к матери.
—Что ты творишь?! Ведь это же твой внук, родная кровь!
—Не лезь не в свое дело!
—Нет, это мое дело! Хочешь, чтобы о том, как Фатеева спихнула в детдом родного внука, узнала вся страна? Я тебе это устрою, сейчас же обзвоню знакомых журналистов.
Я, конечно, блефовал, но Наталья Николаевна испугалась, дозвонилась Коропцовым, назначила встречу. Узнав о случившемся, те вызвали из части Максима.
—Я женюсь на Наташе, — тут же предложил он.
—Замуж не пойду, — заявила сестра, — я его не люблю.
Судьба ребенка в тот момент ее не заботила, она находилась под воздействием слов нашей матери: «Ты загубишь свою жизнь, не сможешь учиться, получить высшее образование».
