Дело в том, что ее родители дожидались очереди на новую квартиру, а мидовский дом все никак не сдавали строители. По какой-то причине тестю с тещей было невыгодно, чтобы штамп о замужестве появился в паспорте дочери до получения ордера. Но ЗАГС уже назначил дату регистрации, к которой приурочили банкет в ресторане «Белград». Мы сделали вид, что поехали расписываться, прогулялись по Москве на свадебном лимузине, а потом отметили это событие в ресторане. Ни о чем не подозревавшие гости громко кричали «Горько!» Мы целовались, принимали поздравления, а реально расписались недели через две, когда заветный документ на квартиру был на руках у тестя.
Оля поступила в пединститут на вечернее отделение факультета иностранных языков. Подружка устроила ее на работу в отдел кадров «Мосфильма».
На должности секретаря заместителя директора студии подруга Маша обросла связями. Оля находилась у нее в приемной, когда туда неожиданно заглянул Владимир Павлович Басов. Он вернулся из зарубежной командировки, притащил Маше какой-то сувенир. Увидев Олю, начал кокетничать:
— Ах, какая у тебя симпатичная подруга. Кто такая?
— Это жена вашего старшего сына, — не моргнув глазом, сообщила Маша.
Басов потерял дар речи, покраснел как рак и спешно ретировался.
Конечно, он не знал, что я женился. Мы с ним очень долго не виделись. Правда, когда мне исполнилось шестнадцать, отец вдруг прорезался, стал звонить. А я чувствовал себя неловко, не знал, как к нему обращаться.
Называть на «ты» язык не поворачивался, на «вы» — как-то глупо. Мямлил что-то односложное.
— Как у тебя дела, Володя?
— Да нормально.
— А как в школе?
— Да хорошо.
Вот и весь разговор.
В один из вечеров мы с Олей отправились в Дом кино на премьеру фильма «Пока безумствует мечта». Отец сыграл там яркую эпизодическую роль. Посмотрели фильм, вышли на Тверскую, и Оля вдруг предложила:
— Давай зайдем к твоему отцу.
— Ты что? Мы не виделись десять лет.
— Пора это исправить.
— Ну ладно, пошли.
Адрес я знал. Мы вошли в подъезд, поднялись на восьмой этаж и позвонили. Дверь открыл сам Владимир Павлович: «Ой, ребята! Заходите, у меня как раз ужин готов».
И будто не было разлук и обид. Отец усадил нас за стол, разложил по тарелкам мясо с картошкой, меня еще поразило, какие маленькие были порции, сам он очень мало ел. Налил какой-то морс, папа уже перенес инфаркт, выкарабкался и совсем не притрагивался к спиртному. С отцом я не выпивал ни разу в жизни, не видел в его доме ни одной бутылки вина. Жил он вместе с сыном Сашей, дочь Лиза училась в Питере в Вагановском училище, жила в интернате.
Валентина Титова к тому времени его бросила, ушла к оператору Георгию Рербергу. Отец, видно, так любил Титову, что плохо пережил ее измену, рассказывал мне, что пошел на принцип и добился невероятного: бывшая жена платила ему содержание на детей.
Мы стали общаться, виделись чуть ли не каждый день. В выходные Владимир Павлович ездил навещать дочь, нередко брал нас с собой. Мы садились в машину и неслись в Питер, распевая песни, веселясь, делясь новостями. Да и там гуляли на широкую ногу, останавливались в «Европейской» в том самом номере, где ночевала Элизабет Тейлор, забирали на выходные Лизу. Заглянул однажды в ванную и обомлел: отец стоял у раковины и стирал Лизины колготки, чтобы утром та надела чистые.
Мой мастер Сергей Бондарчук жил в одном доме с отцом. Половина нашего курса его боялась до дрожи, другая половина обожала. Я относился к последним, часто бывал у него в гостях, дружил с дочерью Аленой, маленький Федька всегда крутился рядом. Сергей Федорович не пил, берег здоровье, но любил угощать.
— Коппола подарил мне бутылку хорошего виски. Будешь?
— Конечно.
И мы часа два проводили за разговорами об искусстве.
— А я был не прав, — признался мне однажды Бондарчук. — Считал, что дети великих не могут быть талантливыми, только внуки. Ошибался...
— А я вчера посмотрел вашу «Степь», — не оставался я в долгу.
— Ну и?
— Скука смертная.
— Да?
