Дальше мы действовали как зомби. С утра пораньше я заехал за Олей и отвез ее в больницу, оформление документов в приемном покое много времени не заняло, нас там действительно ждали. Я очнулся лишь когда санитарка вынесла и отдала мне Олины пальто и сапоги. В голове пронеслось: «А если ты больше ее не увидишь? Если что-то пойдет не так и Оля умрет на операционном столе?» Ноги подкашивались, я снова подошел к окошку, где занималась очередным поступившим медсестра, севшим голосом еле выговорил:
— Мы передумали, не надо делать аборт Никольской.
— Молодой человек, раньше надо было соображать, мы тут не в бирюльки играем. Теперь уже поздно, не мешайте работать, — ответила она.
Я опустился на больничную скамейку и просидел несколько часов, молча уставясь в одну точку. Потом снова подошел к окошку и спросил:
— Она жива?
— Ничего с вашей подругой не сделалось, — успокоили меня, — приходите завтра, выписка больных с часу дня.
Передавая мне Олю с рук на руки, мамин доверенный врач Георгий Георгиевич не скрывал беспокойства: «Обычно мы отказываем пациенткам с отрицательным резус-фактором. Им нельзя прерывать первую беременность. Велик риск больше никогда не иметь детей. Вашу знакомую я принял только по просьбе Натальи Николаевны».
Мы с Олей сначала не сообразили, о чем предупреждает нас эскулап.
Когда врач ушел, я обнял любимую, и мы простояли так несколько минут, ни на кого не обращая внимания.
— Тебе было очень больно? — спросил я.
— Неважно, — ответила она, — давай об этом не вспоминать.
Лишь позже, когда шок от пережитого прошел, я задался вопросом: неужели у нас никогда больше не будет детей? Почему мать — опытная женщина — не остановила нас, юных дураков? Почему бросилась решать проблему, не оставляя нам ни минуты на то, чтобы взвесить все «за» и «против»? Ответ один: Фатеева панически боялась, что младенец вторгнется в пространство ее квартиры, нарушит покой. И сделала все от нее зависящее, чтобы этого не случилось. Большое счастье, что Оля не стала бесплодной.
Редкое везение: у меня тоже оказался отрицательный резус-фактор и в 1984 году наш сын появился на свет.
Окончив школу, я сделал попытку поступить на актерский, хотя мама отговаривала: «Подожди, ты не готов». Но я твердо вбил себе в голову, что ничем другим заниматься не стану. Правда, везде провалился. Михаил Козаков съязвил: «Молодой человек, у вас что-то не то с дикцией». Владимир Андреев был еще более категоричен: «К нам поступают ребята посильнее, чем вы».
От армии спасла мать, позвонила знакомым, и меня взяли лаборантом в «почтовый ящик» — закрытый НИИ «Восход», где давали отсрочку от армии. Год таскал бумажки из одного кабинета в другой. А потом снова дерзнул, прошел все туры и даже кое-как сдал общеобразовательные экзамены во ВГИК.
Актерскую мастерскую набирал Сергей Федорович Бондарчук. На зачислении выяснилось, что моей фамилии в списках нет. Доплелся до дома.
— Ну, что? — поинтересовалась мама.
— Не взяли...
— Ну и ладно. Ты ведь еще не уволился из своего НИИ?
— Нет, отпуск оформил.
А дальше в дело вмешалась судьба. На следующий день Наталья Николаевна столкнулась с Бондарчуком прямо на проходной «Мосфильма».
— Сергей Федорович, что ж вы сына моего не взяли? — решительно пошла она в атаку.
— М-м-м, я не знаю... — Бондарчук отвел глаза в сторону.
— Ну дайте парню шанс, он способный, примите хотя бы вольнослушателем. А не справится, всегда сможете выгнать.
Так в итоге мы с «небесной ласточкой» Ией Нинидзе прорвались на курс Сергея Федоровича. Как потом оказалось, мастера отпугнул наш кинематографический опыт. Он считал, что все молодые актеры, снимавшиеся в кино до института, испорчены другими режиссерами. Но мы его не подвели. Через полгода были единственными на курсе, кто заработал «пятерки» по мастерству. Так мы вошли в команду, где кроме нас учились Тамара Акулова, Вероника Изотова, Лена Финогеева, Дима Матвеев...
Практически одновременно с этим мы с Олей оформили наши отношения. На свадьбе всех обманули.
