Чтобы наши отношения не закончились вот здесь и сейчас — легким, ни к чему не обязывающим флиртом.
— Знаешь, — обратился я к Тине, — а меня ведь крестили в грузинской церкви. У родителей друзья были, пригласили как-то поехать вместе с детьми к их родственникам в городок недалеко от Тбилиси, Тетри-Цкаро называется...
— Да ты что! — Тина аж подпрыгнула на стуле. — Я же корнями оттуда! В каком году ты в Тетри-Цкаро был?
— Мне год исполнился. Значит, в семьдесят седьмом.
— А меня туда каждое лето отправляли! И в семьдесят седьмом, совсем крохой, туда возили. Представляешь, мы с тобой еще двадцать лет назад могли познакомиться!
— Мама рассказывала, — оживился я, — что в Тетри-Цкаро маленьких детей почему-то принято было укладывать спать в оцинкованные ванночки — были такие раньше, с ручками. Я тоже в такой спал. А ты?
— Конечно! В Тетри-Цкаро по-другому и быть не могло.
Общая колыбель в виде оцинкованной ванночки сблизила нас еще больше. Это определенно был знак!
После ужина я вызвался развезти всех по домам.
Высадили Стаса у его престижного дома, потом взяли курс на окраину, где Тина снимала квартиру. Всю дорогу о чем-то говорили: точнее, трещала Тина, я же изредка вставлял короткие реплики. В благодарность за «доставку» Канделаки предложила напоить меня чаем. За угощением и беседой прошла еще пара часов. Взглянув на запястье: «Кошмар! Два ночи!» — Тина стала меня выпроваживать. Я вышел на улицу, потоптался немного у подъезда и вернулся: «Придется мне остаться у тебя до утра. Мою машину заперли. Не стану же я сейчас сигналить — весь дом разбужу, люди милицию вызовут...»
Врал не очень артистично, но Тина сделала вид, что поверила.
А через пару недель я, собрав свои вещички, перебрался к ней. Однако перед тем, как переселиться, честно предупредил:
— Ты только особых иллюзий не питай и далеко идущих планов не строй.
Мы с тобой два свободных человека.
Мучиться, подбирая слова, не пришлось. Короткий монолог был давно отработан — с ним я «выступал» перед всеми своими предыдущими подружками.
Тина покивала головой:
— Да, конечно, я поняла.
Прошло месяца четыре, когда однажды, вернувшись с работы, я застал Тину в состоянии необычной для нее молчаливой задумчивости.
Накормив меня ужином, она села напротив и с торжественностью в голосе произнесла: — Нам нужно с тобой кое-что обсудить.
Я состроил кислую гримасу: «Ну все, началось.
Сейчас мне будут мозг компостировать!»
— Ты пойми, дальше так продолжаться не может, — горячо заговорила Тина. — Пришло время решать: мы вместе или порознь?
— Мне с тобой хорошо, но своей свободой я пожертвовать не готов даже ради тебя.
— Тогда вставай и уходи!
Я встал и ушел.
Пару дней хвалил себя не переставая: «Какой ты, Андрюха, молодец, не дал набросить на шею хомут!» Изо всех сил старался не замечать тоски, которая залезла в душу и начала там стремительно расти, занимая все больше и больше места.
Так, как к Тине, меня еще не тянуло ни к кому, я вставал и засыпал с мыслью о ней. Может, я поборол бы и эту тоску, и эту тягу, если бы не окружающие. О своих переживаниях я не распространялся, но родственники, друзья замучили расспросами и причитаниями: «Что случилось? Какой-то ты серый!», «Что-то ты мрачный в последнее время. Просто сам не свой!»
Четыре месяца с Тиной пролетели для меня как один день, два в разлуке — показались вечностью. И я сдался. Послал ей на пейджер одну-единственную фразу, которую никогда и никому прежде не говорил: «Я тебя люблю». Подписываться не стал. Прошло секунд пять, не больше — зазвонил телефон.
— Признался-таки! Впрочем, иначе и быть не могло.
Я попробовал изобразить удивление:
— Ты о чем?
— Да о том самом!
