Галина Борисовна сразу же ввела меня в худсовет. Она меня очень любила и доверяла моему вкусу. На следующий сезон в театр стали приходить молодые актеры: Константин Райкин, Юрий Богатырев...
Я оказался в одной гримерке с Костей Райкиным. Вернее, в театре была одна большая комната с зеркалом во всю стену, где гримировалась молодежь. Котя, так мы звали Костю Райкина, крутился в театре целыми днями: занимался пантомимой, рожи корчил, пел, танцевал. Темперамент бешеный! Все ему говорят: «Ну, сядь ты уже!» А он усидеть на месте был не в силах: «Это вот так, а это эдак!» Фонтанировал без конца идеями. А Жора Бурков был философ. У него всегда под мышкой была какая-нибудь книжка: Шпенглер, Лосев, все философы мира. Он любил разглагольствовать, изрекать умные мысли. Юра Богатырев тихо рисовал. Сидел в гримерке и рисовал портреты коллег, а потом их раздаривал. И у меня сохранился портрет кисти Юрочки. А еще у меня есть портрет Андрея Мягкова. Он меня просто поразил. Никогда ничего не рисовал, в отличие от Юры. Я бывал в доме, мы дружили, Ася Вознесенская и он, я никогда не видел никаких картин. И вдруг он приносит мне однажды и ставит передо мной мой портрет. Ну, это с ума можно сойти!
Помню, как Юра Богатырев переехал к Коте, тот его приютил, когда Аркадий Исаакович уехал. И я в этой квартире был, мы обедали, я и с Райкиным познакомился.
Однажды Райкин пришел посмотреть спектакль «Свой остров», Котя был там занят в массовке. И все собрались потом послушать мнение мэтра. А говорил-то он всегда тихо-тихо, почти шепотом. И вот стоит Райкин, а все окружили его. «Все хорошо, но только декораций нет...» — сказал он тихо. А потом, когда почти все разошлись, Костя стал допытываться у него:
— Папа, а как я?
Райкин ответил:
— А ты учись у Шкловского.
Вот какие дары Бога я получал. Это же Боженька меня с этим великим актером познакомил. Аркадий Исаакович был настоящая звезда!
— Олег, в «Современнике» была Марина Неелова, она тоже дружила с Константином Райкиным.
— Однажды я ехал в метро и увидел девочку в дубленочке, симпатичненькая такая. Я не знал ее и в кино еще не видел. Мы стояли рядом, она на меня смотрела, я на нее. И вдруг понял, что едем мы в одно и то же место на площади Маяковского. Она вперед вышла, и мы почти одновременно вошли в театр. Это актриса актрис! Мы вместе играли в одном спектакле «Вечно живые»: она Веронику, а я Бориса...
— За 20 лет сколько же ролей было сыграно в театре?
— Невероятное количество. Начнем сначала: «Свой остров», «Вечно живые» — там еще Ефремов играл, они театр открыли этой пьесой. Позже я играл Бориса, который уходил на фронт. Дальше — «Валентин и Валентина», «С любимыми не расставайтесь», «Обыкновенная история», в «Большевиках» я играл доктора, который вынимал две пули из тела Ленина, когда Каплан в него стреляла. В спектакле «Плаха» играл самого страшного наркомана, в «А поутру они проснулись» Шукшина... В постановке «Белоснежка и семь гномов» я играл Воскресенье, самого веселого гнома, даже Волчек не узнала меня. Я купил в «Детском мире» музыкальный молоточек и аккордеон маленький и играл на них, развлекая Белоснежку. В спектакле «Эшелон» играл главного автора, вел весь спектакль четыре часа. А дальше были «Дни Турбиных», «Двенадцатая ночь», «Чуча» — этот спектакль я поставил в малом зале. И так далее, и так далее. Но вот в чем дело... Я все время хотел уйти из театра.
— Когда вы поняли, что ваша жизнь превратилась в ад только потому, что в ней актерство преобладает?
— Только тогда, когда пришел в театр. Я не буду рассказывать обо всем. Тот, кто понимает, что такое театр, был в нем, касался его, он поймет. Но я вам скажу такую вещь: что профессия актерская очень опасная, безусловно. Смотря как к ней относиться, смотря кто твои учителя, как тебя вели, в какую компанию ты попал и вообще чем ты занимаешься.
