Но мало кто знает, что на премьере «Здравствуйте, я ваша тетя!» нас ждало горькое разочарование. В Доме кино собралась вся киногруппа, мы пригласили друзей, пап, мам. Съемочную группу представили, усадили в первый ряд. Мы были уверены, что от хохота зрителей люстра в зале рухнет! Начинается фильм. Тишина. Пять минут, пятнадцать, полчаса. В зале ни одного смешка. Дальше — опять тишина. Где-то кто-то только так: кхы, кхы. Мертвый зал, даже родственники не поддержали актеров. Это было для нас неожиданно. Потом в ресторане был очень печальный банкет, который закончился легкой дракой. К нам стали приставать какие-то люди, слово за слово — и понеслось. У нас так накипело, что надо было куда-то выбрасывать энергию.
Спустя время встречаю Рерберга и спрашиваю:
— Гоша, почему? Как это произошло?
— Я понял! Фильм снят как телевизионный вариант. В телевизоре — это то что надо, а на экране не то.
И действительно, когда недели через две фильм показали по ТВ, все ахнули! И до сих пор телезрители обожают эту картину.
— Скажите, Олег, а где вы выросли? В какой семье?
— Всегда говорил, что я — Джеки Чесней из Марьиной Рощи. Я жил до трех лет с дедушкой и бабушкой на станции Правда. Это по Ярославской дороге, на электричке сразу после Заветов Ильича. Вот как интересно! Мы жили там в бараках. Это был рай! Вокруг леса, озера, реки, ягоды, зверушки: хрюшки и индюшки. Я был счастлив. Родители мои встретились после Победы. Когда мама мною забеременела, папа уже окончил военное училище.
Как-то приехал к нам дядя Марк, мой потрясающий дядюшка, летчик-истребитель. Он увидел, что у мамы воды уже отошли, схватил ее и бросился на последнюю электричку. Сказал: «Я хочу, чтобы мой племянник в Москве родился». А это 45 минут езды! Мама, бедная, металась между вагонами, а он ее держал: «Терпи, Танюшка!» В Москве поймал машину и повез маму в старенький роддом на Арбате. Там я и родился.
Потом Марк маму со мной привез обратно на станцию Правда, к дедушке и бабушке. Но, говорю тайну, когда дед меня увидел, он в сердцах воскликнул: «Этого на помойку!» Потому что я альбиносом родился. Ресницы, волосики — все было настолько белое, что сверкало на солнце. Дед мой строгим был очень. В молодости был кучером в Киеве, барыню возил в карете. А потом он попал на станцию Правда, где работал на деревообрабатывающем комбинате. Бревна там перевозили огромные тяжеловозы. Дед меня, трехлетнего, сажал на загривок лошади. Я, вцепившись в гриву, с удовольствием скакал.
Вокруг бараков разводили огороды. И дедушка брал меня помогать сажать картошку. Он шел впереди и сажал клубень в грядку, а я за ним. Дед не оборачивался, думал, что я тоже сажаю. Как-то он неожиданно повернулся и увидел, что я всю картошку выбрасываю. Он меня чуть не убил.
Со станции Правда родители меня перевезли к папиным родителям в Москву. Так я и попал в Марьину Рощу. Но для меня смена локации, пейзажа прошла незаметно. Как жил в лесу, так в нем и очутился. Та же красота вокруг, те же деревья, обалденные запахи, та же малина, и опять гуси, кролики, свиньи. Одним словом, я рос среди зверей, как Маугли.
В бараке, где мы жили, через тонкую стенку было слышно, как хрипят и ржут лошади. Я засыпал под их фырканье. Рядом был маленький конный завод, и я все время пропадал на конюшне, проведывал богатырских, как у Ильи Муромца, коней. До сих пор помню лошадиные запахи, звук подков по брусчатке, как в старинных фильмах.
Я жил в деревне, хотя и в Москве. На экскурсию в город меня никто не возил. Здесь была моя вотчина — деревья, кусты, речка. Кто-то придумал, что в Марьиной Роще были воровские малины, все боялись туда приезжать, как будто там убивали, головы отрезали. Глупости! Ничего этого не было, там был рай. Я прожил в этом раю 23 года...
