Как раз в этот период на вилле находилась супруга писателя, Екатерина Пешкова. Ее воспоминания о периоде общения с Андреевым тоже остались: «Вскоре после смерти жены Леонид Николаевич решил уехать на Капри, зная, что там живет Горький. Когда они встретились, он просил Алексея Максимовича быть крестным отцом несчастного ребенка, на что Алексей Максимович дал письменное согласие. На другой же день я отправилась к Леониду Николаевичу. Он жил в большой мрачной вилле, густо заросшей деревьями, которые подступали к окнам. Жил он с матерью Анастасией Николаевной и маленьким сыном Вадимом.
Леонид Николаевич мне обрадовался, повел в столовую, усадил за стол, на котором стоял горячий самовар, привезенный Анастасией Николаевной из Москвы, — налил мне и себе чаю и тут же стал подробно рассказывать о болезни Александры Михайловны. Говорил, что ее лечили неправильно, обвинял берлинских врачей... Рассказывал Леонид Николаевич медленно, с остановками, глядя куда-то вдаль, точно оживляя для себя то, о чем рассказывал. Стакан за стаканом пил он очень крепкий чай, потом опять ходил по комнате, порою подходил к буфету, доставал фиаско местного вина, наливал в бокал и залпом выпивал. И снова молча ходил по комнате. Я старалась перевести разговор на другое. Рассказывала о жизни в Москве. Он слушал рассеянно, видимо, думая о другом.
В одно из моих посещений, когда мы были одни, Леонид Николаевич сказал: «Знаете, я очень часто вижу Шуру во сне. Вижу так реально, так ясно, что, когда просыпаюсь, ощущаю ее присутствие; боюсь пошевелиться. Мне кажется, что она только что вышла и вот-вот вернется. Да и вообще я ее часто вижу. Это не бред. Вот и сейчас, перед вашим приходом, я видел в окно, как она в чем-то белом медленно прошла между деревьями... точно растаяла...» Мы долго сидели молча... Когда я уехала с Капри, он собирался мне писать, но получила я только одно письмо...» Андреев и Горький не продолжили общение.
В 1913 году в честь 300-летия Дома Романовых была объявлена амнистия политическим эмигрантам, и Горький вернулся в Россию. Удивительно, что второй раз он уехал за границу уже в 1921-м. Пожив в других странах Европы, в 1924 году Горький приехал в Сорренто. «На Капри не был и не собираюсь, — писал он друзьям. — Там, говорят, стало очень шумно, модно и дорого. В Портнои, Позилипо, Поццуоли, в Байи — ничего не нашли для себя. Я очень тороплюсь работать и сяду за стол тотчас же, как только переберемся в Сорренто, а молодежь займется поисками жилища». Писатель нашел возможность снять виллу «Иль Сорито», как всегда с потрясающим видом на Везувий и Неаполитанский залив. Очевидно, что он прикипел душой к этим местам. Как и в прошлый раз, на виллу потянулись гости. Те, кто сюда был вхож, навсегда запомнили запах апельсиновых и лимонных деревьев, стоявший в доме, потому что Горький не закрывал окна и двери. У виллы был свой пляж, куда гости выходили на променад. Сам писатель и здесь соблюдал строгий распорядок дня, но всегда успевал до обеда совершить небольшую прогулку к морю. В его расписании были даже такие графы, как «ответить на письма» или «прочесть столько-то страниц из отложенных книг».
