Проведя два месяца в Москве, Исайя Берлин приехал в Ленинград. Здесь он посещал театры, отрабатывал обычную программу иностранца в СССР (правда, их в 1945 году практически не было) и скупал русскую классику. Берлин знал русский язык, ведь когда-то жил в Петрограде. Его отец, купец первой гильдии из рижских евреев, был владельцем лесных угодий в западных российских губерниях. Его семья эмигрировала в 1920 году... Много лет Исайя мечтал поехать в Россию и добивался визы. Сейчас Берлин наведывался по адресам старых мест жительства, узнавал дома, знакомые с детства... Охотник за разного рода литературными редкостями, он посетил книжный магазин близ Аничкова моста, это место было знаменито среди библиофилов.
Идея пойти к Ахматовой, по воспоминаниям самого Берлина, появилась так. «Я спросил Орлова (критик Владимир Орлов. — Прим. ред.) о судьбе писателей-ленинградцев. Он ответил: «Вы имеете в виду Зощенко и Ахматову?» Ахматова была для меня фигурой из далекого прошлого. Морис Баура, переводивший некоторые из ее стихов, говорил, что о ней не было слышно со времен Первой мировой войны. «А Ахматова еще жива?» — спросил я. «Да, конечно. Она живет недалеко отсюда, на Фонтанке... Хотите встретиться с ней?» Для меня это прозвучало так, как будто бы меня вдруг пригласили встретиться с английской поэтессой прошлого века мисс Кристиной Россетти. Я с трудом нашелся, что сказать, и пробормотал, что очень бы желал с ней встретиться. «Я позвоню ей», — ответил мой новый знакомец и возвратился с известием, что она примет нас часа в три».
При первой встрече, судя по записанным воспоминаниям Берлина, Ахматова поразила его своей осанкой, манерами, царственностью... Она и принимала, как подобает королеве, во дворце. Пройдя через парадные ворота, Берлин и Орлов оказались в просторном дворе с садом. Повернули во флигель здания, поднялись на третий этаж и позвонили в квартиру 44. Судя по всему, дверь открыла одна из приятельниц поэта (она была не одна). Потому что сначала Берлин получил впечатления от «почти пустой комнаты», где, к его потрясению, было очень мало мебели. Но зато на стене висела картина Модильяни. Ахматова «поднялась им навстречу», начала светскую беседу. Берлин уже попал под магию этой обстановки заброшенного дворца, когда во дворе раздались громкие крики, а в комнате — звонок телефона. Ахматовой сообщили, что у будки охранника появился «еще один иностранец», не говорящий по-русски, который требует его впустить. Оказалось, что это коллега Берлина, сын британского экс-премьера, «решил познакомиться с Ахматовой». Понимая, что за этим гостем точно следят, Берлин быстро свернул разговор и увел коллегу от дома Ахматовой. Ахматова на прощание пригласила его зайти еще «сегодня, часам к девяти вечера». Очевидно, что оба, как говорят, «узнали» друг друга. Угадали друг в друге личностей, с которыми можно поговорить обо всем. А поговорить хотелось... За месяцы, проведенные в СССР, Исайя еще ни с одним советским писателем не имел «настоящего» разговора, даже его собственные родственники были запуганы. А Анна Андреевна, которая давно опасалась, что за ней ведется слежка (да она и велась) даже по бытовым вопросам по телефону разговаривала так: «Да... Да... Нет...» В общем, эту возможность оба не хотели упустить. Анна Андреевна словно «забыла», что за встречи с иностранцами в этой стране людей немедленно арестовывают. А Берлин «забыл», что за ним, как за всяким иностранцем, обязательно следят. На самом деле никто ничего не забыл, просто посчитали, что эта ночь стоит того, чтобы рискнуть всем.
