— Он успел сказать: «Дочь, я тобой горжусь»?
— Он говорил, поднимая палец кверху: «Ты понимаешь, кто ты? Ты моя мама». Выше этого ничего не было. Его мама погибла в первый день войны, меня назвали в ее честь.
Он носил мои фотографии в нагрудных кармашках. Когда папа, уже пожилой, шел в поликлинику и быстро возвращался, мама удивлялась. А он говорил, что его пропустили:
— Так и сказали, что папа Клары Новиковой может идти без очереди.
Я спрашивала:
— Откуда они узнали, чей ты папа?
Он отвечал:
— Я не знаю, но они знают.
Оказывается, папа носил мои календарики и всем раздаривал. Конечно, он ходил на мои концерты. И когда я объявляла, что сегодня волнуюсь, в зале папа и мама, вставал и раскланивался.
— Мы не договорили о везении...
— Мне кажется, я всегда умела принимать жизнь такой, какая она есть.
Вначале жила в гостинице «Москва», за меня платил Москонцерт. И там решили, что я не должна уезжать, иначе никогда больше не позовут. Но все же я вернулась в Киев, потому что Захарову, моему партнеру, оставался год до пенсии. Как я могла его бросить?
Мы отработали год, и я позвонила в Москонцерт Леонидову, который советовал не уезжать, сказала, что теперь могу вернуться. Но оказалось, это уже проблема. За год меня забыли, я не появлялась на экране.
Тем не менее стали приглашать участвовать в каких-то концертах. Пришлось заново начинать. Все, что зарабатывала, а получала я за концерт рублей четырнадцать, платила за гостиницу. Что-то оставалось на еду, впритык. Иногда участвовала в концертах во Дворце спорта, там платили в три раза больше.
Мне еще нужно было Новикова поддерживать. Он жил с моими родителями, зарабатывал мало, а мне еще надо покупать платья, косметику, колготки, в общем — выглядеть. Это же Москва!
Потом дирекция гостиницы сжалилась, и мне дали номер на чердаке, с окнами в небо. Зато дешевле. Людей я не видела, только салюты, темное небо или светлое.
— Зато жили в самом центре Москвы, почти на Красной площади!
— Я так боялась этого центра! Выходила, видела толпы людей, и хотелось спрятаться. Никого не знаю, некому позвонить. А потом Оля, подружка моей подруги детства, москвичка, помогла снять комнату в Марьиной Роще. Я жила у потрясающей женщины Марии Исааковны, очаровательной дамы, которая впоследствии стала моим персонажем.
— Эта та, которая вас стыдила, что вы замужняя где-то шляетесь, а тут муж звонит, и что ему сказать?
— Да, у меня уже появился Юра, а она обожала Виктора. Говорила, у Витьки золотые руки, он в ее доме все отремонтировал. Она плакала, когда Витька звонил и звонил, а меня все не было и не было: «Где ты ходишь, др-рянь?» Она грассировала, и «дрянь» выходило ласково. Звала меня «Дрянь, иди сюда» — я выходила на кухню, и она говорила: «Тарелку супа слопай, голодная сидишь, я тебя жалею». Она очень вкусно готовила.
Когда ко мне приехала Лида Еремчук, подруга детства, Мария Исааковна ее не пустила: «Нет, не разрешаю никого водить, поняла, дрянь?»
