Утром ровно в девять Сац уже стояла у двери кабинета наркома. Увидев ее, Луначарский очень удивился — вход в Кремль был строго по пропускам, а он еще никому разрешения не давал. «Я заняла очередь вчера — ночевала у Флаксерманов, — в отчаянии пролепетала Наташа. — Простите, но у меня срочное дело». Луначарскому ничего не оставалось, как пригласить настойчивую просительницу в кабинет, где уже находился второй участник «операции» Шура Флаксерман.
Долго уговаривать наркома не понадобилось. Идея создания государственного театра с репертуаром для детей и хорошим оркестром Анатолию Васильевичу пришлась по душе, и он подмахнул документы. А Шура Флаксерман на подписи Луначарского поставил жирную печать. В восторге выбежала Наташа из Кремля и помчалась в «Арc» хлопотать о ремонте, а пока тот шел, приступила к репетициям. Для первого спектакля выбрала волшебную сказку «Жемчужина Адальмины» финского писателя Сакариаса Топелиуса.
Не было ни минуты свободной: прогоны, утверждение афиш, обращенных «прямо к детям», эскизов костюмов с элементами кубофутуризма знаменитого архитектора-конструктивиста Александра Веснина. В перерывах между репетициями Наташа проводила беседы с гардеробщиками и билетерами, призывая приветливо встречать юных зрителей, убеждала рабочих сцены, что в детском театре нельзя ругаться, и те в разговорах заменили крепкие словечки именами героев спектаклей: «Молчи, Пиноккио несчастный!»
Премьера состоялась тринадцатого июля 1921 года. «Какие артисты, оркестры, какие масштабы, монументальность, художественная четкость — и все это для детей!» — восхищался известный архитектор Виктор Веснин. Так родился первый в стране детский театр, которому поначалу дали название Московский театр для детей, в 1936 году переименовали в Центральный детский, в 1992-м — в Российский академический Молодежный театр.
Семнадцатилетняя Наталия Сац стала его первым директором и художественным руководителем, маленькие зрители называли ее тетей Наташей. Многочисленные «племянники» доставляли немало хлопот — на спектакли приходила ребятня из разных социальных слоев, воспитанники детских домов и даже беспризорники. Последние были полны недоверия: «Тоже мне, театра, чего мы тута не видали!» Но взлетал занавес, на сцене начиналось волшебство, и беспризорники становились обычными детьми — подпевали героям, смеялись над шутками, а порой и рыдали, размазывая слезы по чумазым лицам.