Премьера спектакля состоялась в прошлом ноябре. Мы боялись, что из-за проклятой пандемии все затормозится. Постановка трижды откладывалась: кто-то из нашей компании заболевал. Не заболели только трое, я в том числе. Выпустили «Карамазовых» даже раньше, чем Лев Абрамович предполагал, но у Додина не бывает, чтобы спектакль вышел и пошел. Лев Абрамович очень следит за своими работами, особенно за новыми, репетиции и довольно существенные изменения продолжаются. Спектакль все еще рождается, а вместе с ним развивается, становится на ноги и мой Митя.
— Катерину Ивановну играет Елизавета Боярская. Какая она партнерша?
— Чудесная! Очень ее люблю. Роль сложная, но Лиза отлично справляется. Она умница, трудоголик, постоянно растет. Дай ей Бог! Для актера расти от роли к роли очень важно. Пока крутишь педали — едешь, как только остановился — падаешь. Актеры могут этого не замечать, но это происходит, к сожалению, очень часто.
— В свое время вы работали во Франции в театре Бобиньи. Предложили интересные проекты или решили заработать? В чем нет ничего плохого, деньги никто не отменял.
— Это была договоренность, осуществления которой я ждал два года. Долго ничего не происходило и вдруг случилось. К сожалению, не могу сказать, что это был самый счастливый и плодотворный период моей жизни. Ведь в смысле сотрудничества с другими театральными режиссерами я почти девственник. Иногда звали в какие-то работы, я откликался на предложения, но потом сбегал. После разборов роли Львом Абрамовичем трудно слушать банальности, глупости. Не хочу сказать, что все режиссеры, кроме Додина, неинтересны, возможно, мне просто не везло.
С Францией такая история. Предложили сыграть в постановке по произведениям Михаила Булгакова «Морфий» и «Записки юного врача», разве можно от такого отказаться? Правда в инсценировку добавили много цитат философов середины XX века, и даже французам текст казался сложным. А уж мне-то! Тем не менее я его заранее выучил и уже на репетициях пробовал на французском дьявола, который искушал врача морфием, — был такой темной стороной. Но серьезного, живого было мало. В какой-то момент накатило отчаяние, попытался сбежать, но пришлось остаться — контракт! И меня впервые накрыла настоящая депрессия.
Мы репетировали в Париже и Страсбурге, играли премьеру в Страсбурге, потом в Париже и Ницце. Казалось бы, это же просто сказка! В Страсбурге я жил в мансарде с окнами в небо, что многократно усиливало ощущение одиночества. Так вот, в том подъезде на первом этаже принимал терапевт, на втором — кардиолог, на третьем — пульмонолог, на четвертом — психотерапевт, а на пятом жил я. Клиническая депрессия — не просто плохое настроение. Болит все, тебе кажется, что умираешь.
