Едва создатели рассекретили каст, страничку Реге-Жана Пейджа в «Инстаграме*» затопили восторженные отклики: «О! Вы — наш герцог!» Словом, в предвкушении экранных приключений Дафны, старшей дочери тучного семейства Бриджертон (в нем четыре сына и столько же девиц) и сексапильного, но сильно разочарованного в жизни сэра Гастингса, упорно не желающего ни жениться, ни заводить потомство, женская аудитория возбудилась невероятно.
После первой же серии Реге-Жана Пейджа, который с 2016 года живет в Америке, столь ощутимо «придавило» славой, что актер, по его словам, с трудом нашел минутку в своем расписании по раздаче интервью, чтобы затеять стирку. Хорошо, заметил он, хоть успел заранее купить елку...
То, что создатели сериала не воспринимают свою историю всерьез — а потому глупо судить их за бесчисленные ляпы, допущенные не по незнанию, а вполне сознательно, вероятно, и стало причиной, по которой «Бриджертонов» с упоением смотрят даже те, кто равнодушен к жанру классической костюмной драмы. Ну действительно, стоит ли спорить о том, отчего на светском рауте в лондонском Мэйфэйре в начале XIX века звучит музыка Шостаковича, а первый бал сезона открывается кавером Арианы Гранде? Или возмущаться, почему кавалеры преподносят барышням букеты, обернутые в целлофан, а сами барышни носят кружевные браслеты, более уместные на заре века XX... Умолчим о прическах и нарядах, чего уж говорить о расовой пестроте британского света в фильме...
Разве в этом дело? Суть в том, что люди не меняются, во всяком случае, человеческие отношения остаются такими же, какими были и в античной Греции, и в эпоху Шекспира, и в XIX столетии, и в веке нынешнем. Причем независимо от благосостояния, социального статуса и цвета кожи. На чем вполне конкретно настаивает мисс Раймс. Неполный каталог ее хитов: «Анатомия страсти», «Как избежать наказания за убийство», «Скандал». Шонда создала собственную империю Shondaland, и все голливудские мейджоры боролись за то, чтобы ее заполучить. Схватку выиграл Netflix. Как заметил глава студии: «Битва за талант сегодня напоминает гражданскую войну в медийном пространстве, где победитель только один — аудитория, которую удалось привлечь на свою сторону».
