Пабло еще продолжал по инерции отношения с Фернандой, когда в 1911-м встретил Марсель Умбер. Та тоже была несвободна — жила с художником Луи Маркусси. Впервые он увидел ее в кафе «Эрмитаж» — бледную, тонкую, поэтичную. В этот момент в кафе звучала песня «Моя красавица» — это название стало и прозвищем Марсель. Ее хрупкое изящество объяснялось прозаически и страшно: девушка была больна туберкулезом. Это не остановило Пабло, напротив — они с Марсель влюбились друг в друга сразу и решили попросту сбежать от своих постылых «половин». Уехали в Европу, путешествовали. Ничего подобного Пикассо еще никогда не чувствовал — любовь была такой обжигающе сильной, что ему всерьез казалось: рядом с ним единственная женщина на свете. Поэтому он стал называть ее Евой и запечатлел в целой серии работ под названием «Я люблю Еву» — начиная с картины «Моя красавица», начатой в том самом 1911 году, когда с нею познакомился. Воплощенная женственность, ускользающая чувственность, призрачность и прозрачность, которые Пабло видел в Марсель, напоминали ему о музыке — и музыкальные инструменты появились на его полотнах. Мир для него приобрел новые формы и яркие краски, Пикассо с головой погрузился в свой новый период — синтетический кубизм, активно работал в технике коллажа. Их любовь продлилась три года. Пабло снял большую квартиру, окна которой выходили на кладбище Монпарнас, его Ева тихонько хлопотала по хозяйству, а еще работала агентом возлюбленного. Он, впрочем, жизнь ее светлее не делал: в тот период Пикассо был как никогда склонен к депрессии. Переживал из-за разразившейся Первой мировой, друзья уходили на фронт на верную гибель, да и смерти Евы он ждал, страдая заранее. Ева умерла от туберкулеза в 1915 году — в госпитале среди раненых. К тому времени она весила двадцать восемь килограммов.
Пабло было по-настоящему плохо. Ева для Адама может быть только одна, и он не пытался воссоздать ее в лице кого-то другого, просто собирал пазл из кратковременных увлечений и, казалось, закрылся для нового чувства. Два года предавался распутству, при этом отгружая в каждые свободные уши очередные порции своих душевных страданий от потери Евы.
И все же в 1917-м рядом с горячим испанцем появилась новая женщина — русская двадцатишестилетняя балерина Ольга Хохлова из кордебалета труппы Дягилева. Они встретились в Париже, когда Пикассо взялся за декорации для балета Дягилева и Кокто «Парад». И тут порядком пресытившийся простенькими сексуальными эскападами художник вновь испытал восхищение и острый интерес. В первую очередь потому, что Ольга совершенно не походила на других. Полная противоположность женщинам его богемного круга — спокойная, сдержанная, умная, аристократичная вплоть до некоторого высокомерия, для чего, впрочем, у нее были основания. Пабло показалось, что именно такого якоря не хватает его истрепанному бурями и потерявшему управление кораблю. Влюбившись, он поехал в Италию вместе с труппой, чтобы не расставаться с Ольгой, на какое-то время вернулся к классическому стилю в живописи, стал изображать балерин с узнаваемым профилем Хохловой (которая, кстати, настаивала, чтобы он писал ее в реалистической манере, поскольку не считала лестными для себя странные переплетения форм вроде глаза на коленке). В 1918 году они поженились. Прозорливый Дягилев предупреждал художника: «Будьте осторожны, друг мой, на русских девушках следует жениться». Пикассо не очень-то жаждал официального брака, но его любимая была женщиной твердых устоев, к тому же, как показала жизнь, небезосновательно предусмотрительной. Она сознавала, что брак и возможное рождение детей вынудит ее оставить балетную карьеру. К слову, Пикассо Ольга досталась девственницей, чем он хвастался напропалую. Влюбленный художник согласился подписать брачный договор — теперь все, чем он владел, принадлежало и жене. Кроме того, русская балерина настояла на венчании, даром что Пикассо был атеистом. Когда Пабло привез невесту в Испанию знакомиться с матерью, Мария, улучив минутку, откровенно сказала Хохловой: «Бедное дитя, ты не представляешь, на что себя обрекаешь. Будь я твоим другом, посоветовала бы ни в коем случае этого не делать. Думаю, ни одна женщина не будет счастлива с моим сыном. Он принадлежит только себе и больше никому».
