В мэрии не поверили, что подпись настоящая: «Анна Никитична — суровая бюрократка и крайне осторожный человек. Как вам это удалось?» Но дело было сделано. Театр получил государственный статус и бюджет на тридцать единиц. Это казалось безумно много по сравнению с пятью музыкантами и восемью артистами. Тогда уже их было восемь...
Очень помогла нам и Лидия Игнатьевна Матусевич из комитета по культуре. Меня все пугали этой влиятельной дамой: «Даже не суйся к ней с бухты-барахты! Она такой сложный человек! Надо подгадать, чтобы настроение было хорошее, и обязательно цветы красивые купить, чтобы к себе расположить». А я очень нуждался в расположении Матусевич, чтобы утвердить новый бюджет.
Долго не решался к ней пойти, но наступил момент, когда откладывать визит больше было нельзя. Шикарных цветов купить не сумел, в девяностые с ними была напряженка. Взял несколько букетиков ландышей у бабушки, торговавшей на улице. Когда зашел с ними в кабинет, Матусевич подняла глаза от бумаг и ахнула:
— Ой, ландыши, мои любимые! Какая прелесть! А мне все время розы эти мертвые несут! — потом осеклась и спросила: — Вы кто?
— Руководитель нового театра.
Познакомились и как-то быстро нашли общий язык. Лидия Игнатьевна стала часто к нам приходить на спектакли и влюбляться как зритель в «Геликон».
Однажды сказала: «Какая ужасная обувь у артистов! Так нельзя. Купите новую, хорошую, я вам выделю деньги».
Потом как-то поинтересовалась:
— А сколько должно быть музыкантов в опере? У вас их что-то мало.
— В других театрах — сто человек.
— Я вам подпишу бюджет на сто десять.
И у нас наконец появился полноценный оркестр...
Бог часто посылал мне людей, заинтересованных не в какой-то личной выгоде, а в том, чтобы театр рос и развивался. Они в него влюблялись, поэтому и помогали.
Так было и со стройкой. Реконструкция здания шла долго и мучительно, требовала огромного количества согласований, встреч, писем и постоянной борьбы. Восемь лет мы работали в бывшем помещении театра Et Cetera на Новом Арбате. Как только съехали с Большой Никитской, историческая усадьба Шаховских-Глебовых-Стрешневых оказалась в центре внимания самых разных структур и людей. Многие мечтали ее заполучить и не гнушались никакими средствами. Доходило до того, что меня караулили у подъезда с автоматами, пытались запугать. Потом отбиваться пришлось от «защитников» архитектурного наследия. Что они творили, не передать словами! Но в конечном итоге мы победили, даже несмотря на смену городского руководства.
— Да вы просто везунчик по жизни!
— По-моему, любой человек везунчик. Надо просто видеть в людях хорошее. Не ждать того, что не дано, и не списывать неудачи на невезение. Многие считают: мол, у меня это не случилось, значит, я неудачник. Но им везет в чем-то другом, а они этого не замечают!
— Как вы стали оперным режиссером?
— По большому счету — от лени. Я ведь лодырь по натуре, да-да, не смейтесь! Мама мечтала, что стану пианистом, и очень рано отдала в музыкальную школу, а я не хотел часами сидеть за инструментом, потому что был увлечен режиссурой.
Влюбился в оперу в детстве и фактически вырос в Театре Станиславского и Немировича-Данченко, куда ходил на все спектакли. И в Большом часто бывал, пробирался всеми правдами и неправдами на репетиции великого режиссера Бориса Александровича Покровского. Иногда по часу прятался за ложей в зале, чтобы в удобный момент вынырнуть оттуда.
