Летом 1971 года наша картина участвовала в конкурсе Международного кинофестиваля в Сан-Себастьяне. Меня на фестиваль не пустили, у меня тогда жена была француженка, я ездил за границу по другим поводам, а как режиссер, представляющий киноискусство своей страны, стал невыездным. Гуляю по ночной Москве, останавливаюсь у газетного стенда и читаю маленькую заметку корреспондента из Испании: советский фильм «Дядя Ваня» получил высшую награду фестиваля — «Серебряную раковину». И дальше я уже не шел — летел. Правда на лету переживал: за что же меня-то лишили праздника?
Я уже жил в США, встретились мы на Каннском кинофестивале. Он привез «Бориса Годунова», я — «Поезд-беглец». Посмотрел мой фильм, слышу родное бурчание:
— У-у-у! Ты снял картину — будь здоров! Ух, хитрый какой, я знаю, про что ты снял кино.
— Про что, Сережа?
— В фильме-то у тебя из тюрьмы бегут. Это же ты про себя, про то, как убежал из Советского Союза на свободу.
— Какой же ты все-таки умный.
— Ну, ты силен!
А я, вовсе не тот здоровяк двадцати шести лет от роду, который плакал над томом Толстого и мечтал сыграть Пьера Безухова, а теперь уже человек вполне зрелый, много чего испытавший, немало достигший, опять посмотрел на него снизу вверх. Как всегда — с обожанием.
