— Как вам не стыдно! Чуть до разрыва сердца не довели. Такая ответственная сцена, а я для вас как пустое место.
— Успокойся. И собирайся-ка в Италию.
В Италии все прошло блестяще. Я тогда познакомилась с Феллини и Мазиной. Они отнеслись ко мне очень тепло. Федерико хвалил, Джульетта подарила чудесные духи.
После окончания картины, после счастливейших лет мы не отдалились. Бывало, бегу по «Мосфильму» в костюме Нины Заречной или Серафимы из «Бега», встречу его, обнимемся как самые близкие, родные люди. Похвалит меня: «Смотрел материал «Чайки», в последней сцене голос снизила — умница».
Мне мечталось, чтобы Сергей Федорович снял что-нибудь чеховское, чтоб душа светлела. А он взялся за «Тихий Дон».
— Я слово дал Шолохову, — объяснил как-то.
— Сергей Федорович, снимите Чехова, ведь какой прекрасный у вас фильм «Степь».
Конечно, он стратег и богатырь, но я почему-то убеждена, что Бондарчук был чеховским героем. Большой, красивый, с седой гривой волос. Иногда улыбнется дымовской улыбкой — не бывало добрее, теплее. В нем удивительно сочетались нежность, ранимость с бойцовскими качествами. Независимый, сильный человек. «Война и мир» — его душа и сердце, он боролся за фильм, создал и отдал людям.
Помню очереди на нашу картину в кинотеатрах Лос-Анджелеса — «Оскар»-то полетели получать только я и переводчик, Сергей Федорович в это время снимал в Италии. В американских газетах меня называли «дарлинг» — дорогая или душенька. Утром в Беверли-Хиллз в парикмахерской делаю прическу, мастера заявляют: «Если вам не дадут «Оскар», значит, наша академия подкуплена». За картину болели даже полисмены: «Не может такого быть, чтоб не дали!»
Дали-таки! После церемонии вручения был Бриллиантовый бал. Я сидела рядом с Кингом Видором — режиссером американской «Войны и мира», он говорил, что восхищен нашей картиной, актерами, мной, но в первую очередь Бондарчуком. Я улыбалась:
