— Саня, что это?
— Мне Женя подарил, а я ему свою куртку отдал.
— Куртка-то новая! А по этому пиджаку помойка плачет.
— Неважно. Мы поменялись.
Однажды ехали с Сашей вдвоем на подержанном «кошмаре», который он привез из Германии. Остановились на светофоре. Сашка стоял-стоял, потом ему надоело, и он нажал на газ. Я испугалась:
— Что ты делаешь?! Ты же на красный едешь!
— Как умею, так и езжу, — ответил, улыбнувшись.
Так же он и жил.
Как-то ехали большой компанией, помимо меня и Тони в машине сидела моя маленькая дочь Катя.
— Тетя Тоня, а что такое пампасы? — спрашивает вдруг Катерина.
— Это такая степь, в которой произрастают определенные виды растений, водятся грызуны и броненосцы... — начинает вещать Антонина с интонацией лектора.
Сашка рулит, прислушиваясь к разговору, а потом поворачивается и говорит:
— Пампасы, Катя, это воля...
Весь он был в этой фразе.
Хочинский умудрился вырваться на волю даже во время гастролей ТЮЗа в Англии. Отец, бывший секретарем парторганизации, не находил себе места, а Сашка, оказывается, познакомился с осевшей в Лондоне русской мадам и отправился к ней в гости. Когда он появился, Рэм ему всыпал:
— Ты понимаешь, что меня из-за тебя могут с работы снять?!
— А что такого, дядя Рэмушка? Мы так весело время провели.
Саша тоже был партийным, но никакой нагрузки на психику в связи с этим не ощущал. Он вообще был страшно необязательным. Мог назначить встречу трем людям в трех разных концах города в одно и то же время.
— У тебя, Саня, с головой как? — спрашивала мама. — Разве можно быть одновременно на «Василеостровской» и на Просвещения?
— А я сначала там поговорю, а потом туда поеду. Мишка меня дождется...
Мишка, конечно, не дожидался и ругался, а у Саши одно объяснение: «Ну, не успел...»
На каждый мой день рождения брат клялся и божился: «Подарок за мной, сестренка!» Он не был жадным, но вот сегодня как-то не сложилось купить. Так я за всю его жизнь и не дождалась от Саши подарка. Ну и не страшно, не за это мы его любили.
Его все обожали: взрослые, дети, животные. Моя псина, боксерша, завидев Сашу, бросалась навстречу и валила с ног — так была счастлива. Сердиться на Хочинского казалось невозможным, потому что все его выходки были искренними и безобидными, шли от души, как у ребенка. Он и был большим ребенком — беззащитным, очаровательным и талантливым. Его хотелось уберечь, охранить от напастей.
Как-то еще в начале их отношений он пригласил Тоню Шуранову в гости, а к ее приходу налепил гигантских несъедобных котлет, которые она мучительно пыталась пережевывать, косясь на хаос, царивший в его жилище. Естественно, в следующий раз пришла к нему со шваброй.
Для Антонины это был тяжелый брак. А Сашке поди плохо? Тоня вилась над мужем как орлица над орленком. И стирала, и убирала, и купала его в ванне — раздевала, сажала, намыливала как дитя. А он это позволял.
Саша и Тоня были противоположностями: он порывистый, непоседливый, она основательная, правильная, он последнюю рубашку отдаст, она экономная, всегда штопала носки, даже когда они продавались везде и недорого. Из ерунды могла приготовить обед. Луковый пирог, гренки из черного хлеба с сыром — ее коронные блюда.
А Сашке лучшего и не надо. Он вообще больше всего любил котлеты с макаронами в мамином исполнении с мятыми магазинными солеными огурцами и «Городской» батон за двадцать две копейки. Мама говорила: «Тонечка подает еду на красивых салфеточках, расписных тарелочках, а Сашку надо кормить на газете через форточку. Вот тогда ему вкусно».
Но когда Саша тяжело заболел — у него обнаружилась язва желудка, Тонины кулинарные старания пригодились. Она посвятила себя бесконечному вареву, чтобы продлить ему жизнь.
