Через гостиную Панаевых начинающие поэты, писатели и журналисты проходили вереницами. Супруг Авдотьи Яковлевны Иван Иванович, отпрыск знатного и в недавнем прошлом богатого рода, с юности знался едва ли не со всеми звездами литературно-актерского небосклона, да и сам не без успеха пописывал и печатался, особенно часто у Краевского в «Отечественных записках».
Вместе с Краевским он и явился в 1836 году в дом актера Якова Брянского — принес предложить для бенефиса свой перевод «Отелло». Начались читки, репетиции — частью в театре, частью прямо в большой казенной квартире Якова Григорьевича на Екатерининском канале, занимаемой им на правах одного из патриархов Александринского театра. С позволения отца в шумную компанию допущены были и старшие дочери. Девятнадцатилетняя Анна готовила к отцовскому бенефису роль Дездемоны, шестнадцатилетняя Дуня скромно сидела за самоваром. В полированной меди пыхтящего ведерного чудища смутно проступал ее силуэт: нежный профиль и длинные пушистые ресницы.
Дуня Брянская оканчивала курс в танцевальной школе, но идти на сцену не желала. Впрочем, еще меньше приязни выказывала она к карьере, слывшей среди молоденьких балерин едва ли не более завидной, чем главные роли на императорской сцене. Девицам, в ней преуспевшим, не было нужды сверх меры изводить себя батманами и плие. Вызывая зависть товарок, они порою прямо с выпускного бала отправлялись в уютное гнездышко, свитое богатым покровителем. Быть влюбленным в балерину считалось модным, моде этой стремились следовать и юные шалопаи из богатых фамилий, и респектабельные отцы семейств.
Стоило выпасть свободной минутке, как стайка нимф в белых пачках вспархивала на узкий подоконник дортуара. Стоя во второй позиции, девушки припадали к крошечным отверстиям, процарапанным ноготками в тщательно закрашенных окнах, и принимались в подробностях обсуждать поклонников, дефилировавших внизу. Вечером все те же взволнованные пересуды продолжались уже около дырочек в театральном занавесе...
Даже во время спектакля особо смекалистые малышки умудрялись подавать условные знаки своим «обоже». «Тронешь губы — желаешь конфет или фруктов, потрогала ушко — хочу серьги. Ты такая красотка — завтра же получишь!» — поучали Дуню подружки. Но она игнорировала эти ритуалы так же упорно, как и уроки танцев, на которых намеренно выставляла себя на посмешище. «Ведь у нее талант! Но что за характер?!» — всплескивал руками пожилой педагог из обрусевших итальянцев... «Что, ты у отца на шее век вековать думаешь?» — восклицала в сердцах мать. Дуня в ответ только отмалчивалась. До той поры, пока в отцовской гостиной не возник Иван Панаев.
