Лето 1907 года выдалось жарким. Евгений Иванов стоял на Троицком мосту и смотрел на солнце, освещающее Выборгскую сторону, когда его окликнули. Обернувшись, он увидел соскочившего с конки Блока. Не успели друзья обняться, как к поэту приблизились две девушки-курсистки и восторженно выпалили: «Ах как вы красивы! Как вы хороши!» Растерявшийся поначалу Блок рассмеялся:
— Ты это видел? А она меня совсем не ценит.
— Трудно представить, что есть на свете женщина, которая осмелилась не ответить на твое чувство, — заметил Иванов. — Слышал, поклонницы даже целуют дверную ручку твоего подъезда.
Александр Александрович был и впрямь любимцем женщин: сероглазый, с красивым изгибом губ, густой кудрявой шевелюрой и словно замершим в задумчивости выражением лица. Он мог сразить любую, если бы пожелал. Лишь одна не поддавалась...
— Она на гастролях, а я тоскую, — грустно проговорил Блок.
— Давай, Саша, удерем в Шувалово, выкупаемся в озере, а потом на паровичке доберемся до Озерков, посидим в привокзальном буфете, — Рыжий Женя чувствовал, что другу надо выговориться.
Блок с радостью согласился. В Озерках в скромном вокзальном буфете сели за давно облюбованный столик у большого окна, выходившего на платформу. Из него были видны семафоры, шлагбаумы, пешеходный мост, перекинутый через Финляндскую железную дорогу, и проносящиеся мимо поезда. Откупорили бутылку вина.
Блок говорил о Волоховой, о том, что она не верит ему, считает, что их отношения — «только литература», о том, что устал от ее холодности, невозможности обрести простое человеческое счастье.
— Не вернуть нашей молодости, Женя! Порой я чувствую себя таким старым, пожившим.
— Да бог с тобой, Саша. О какой старости толкуешь? Тебе же только двадцать шесть. — Прозрачные глаза друга смотрели сочувственно. Вдруг намеренно некстати он спросил: — А помнишь, как я был шафером на вашей с Любой свадьбе?
— Да, Люба... Все думает, есть у нее актерский талант или нет. Все рвется куда-то.
Блок достал из бокового кармана кожаный портсигар. Рыжий Женя вообще-то не курил, но иногда одалживался у него папиросами «фабрики Чужого».
— А знаешь, моя Незнакомка возникла в окне из пара пролетевшего мимо локомотива, — сменил тему поэт.
— Сколько ты успел тогда выпить? — лукаво прищурился Иванов.
— Ты, Женя, необыкновенно мил, — засмеялся Блок. — С тобой плачешь, когда плачется, смеешься, когда весело.
Осенью вернулась с гастролей Наталия Николаевна, и вновь начались ежедневные встречи, поездки на острова, ночные рестораны. Она присылает ему на день рождения белые лилии. Не пускает в Театральный клуб на Литейном, где шла крупная игра в лото, к которой Блок одно время пристрастился. Запрещает пить...
