— Леля, мальчик явно не Смоктуновский и даже не Лоуренс Оливье, это видно. Так зачем же портить ему жизнь? Сама знаешь про зигзаги актерской судьбы: сегодня есть работа, а завтра и послезавтра ее нет.
— Но он так хочет стать артистом! — с мольбой в голосе воскликнула бабушка. — С детского сада лицедействует.
— Если очень-очень хочет, значит, своего добьется. Не сейчас, так после. Сам. Только мы с тобой не будем принимать участия в водворении мальчика в нашу проклятую профессию, чтобы потом не поминал дурным словом.
Потеряв надежду поступить на актерский факультет ВГИКа, подал документы на киноведческий, но и там потерпел фиаско. На семейном совете было решено «отдать Андрюшу на юриста». Так я стал студентом ВЮЗИ, а чтобы не угодить в армию, по протекции мамы устроился на работу в «почтовый ящик» — одно из подразделений Курчатовского института.
В двадцать четыре года мне удалось получить заветный белый билет — убедил руководство военкомата, что не могу служить, поскольку должен ухаживать за престарелыми бабушкой и дедушкой. Дед Георгий действительно болел и вскоре умер.
Став обладателем белого билета, я тут же уволился из «почтового ящика» и отправился в редакцию «Советской культуры». Руководство отдела кино поручило мне вести рубрику с незатейливым названием «Новые фильмы — новые роли». Я писал короткие заметки о картинах, выходящих в прокат. Потом мне стали поручать статьи и интервью. И первый же опыт едва не вышел комом.
С Николаем Афанасьевичем Крючковым нужно было сделать передовицу об испытании новой ядерной бомбы в американском штате Невада. Легендарный актер сам пришел в редакцию (возможно потому, что со времен съемок картины «Море студеное» дружил с Лелей Максимовой и хотел сделать приятное ее внуку), поручкался со всеми, закурил «Беломор» и принялся рассказывать какую-то байку. С таким матом-перематом, что у меня от неловкости перед коллегами (артист голливудского масштаба, сто раз лауреат всяких премий, а из литературных слов — только союзы!) запылали уши. Предложил гостю:
— Николай Афанасьевич, может, вы сами в спокойной домашней обстановке напишете, как возмущены происками американской военщины?
— Чего ж не написать, если (дальше непечатное) в самом деле возмущен?!
Попрощался со всеми и ушел. А старшие товарищи принялись надо мной хохотать:
— С ума сошел?! Николай Афанасьевич ничего писать не будет! Сейчас начнет скрываться от тебя.
