Наблюдая за Лелей, дающей журналистам интервью, я поражался, как ее тонкие наблюдения и мудрые суждения, излагаемые прекрасным русским языком, не сочетаются с экранными героинями бабушки, да и с той, кем она была в жизни.
Мое детство прошло в коммунальной квартире дома на пересечении улиц Лесной и Миусской, где жили бабушка с дедушкой. Родители частенько ссорились, сходились-расходились, а меня, чтобы не травмировать неокрепшую психику, отдавали «старикам». У отца я был первенцем, от женщин, к которым он прибивался во время очередного разрыва с мамой, имелось еще две дочери, но так получилось, что с внучками бабушка общалась гораздо реже, чем со мной.
Только научился ходить, бабка стала брать с собой на съемки. Как же мне там все нравилось! Похожая на праздничную суета, бегающие туда-сюда костюмеры с ворохами платьев и пиджаков, гримеры, парой движений поправлявшие прически, крики режиссера. Но прежде всего — собственная исключительность в качестве внука Елены Александровны Максимовой (впрочем, по имени-отчеству ее мало кто величал — для коллег и друзей она была Лелей), которую знал каждый: актеры подходили к ней, здоровались, спрашивали о самочувствии, а внука гладили по головке или делали козу. Думал про себя: «Вот повезло-то!» Напитавшись творческим духом, в детском саду, где бывал во время бабкиных дальних киноэкспедиций, устраивал целые представления, изображая по очереди всех персонажей сказок, которые читала воспитательница.
В 1967 году бабушка взяла меня, восьмилетнего, в кинотеатр «Ударник» на премьеру фильма «Цыган», где Евгений Матвеев снялся в роли Будулая и дебютировал как режиссер. Елена Александровна играла в картине Лущилиху — ненавидимую всей деревней сплетницу и шантажистку. То ли понимая, что меня вряд ли заинтересует сюжет отнюдь не детского кино, то ли опасаясь потрясения, которое может вызвать у внука гнусный персонаж в ее исполнении, баба Леля, миновав зрительный зал, отвела меня на второй этаж, где стояли накрытые по случаю премьеры банкетные столы. Отвела и оставила наедине с множеством вкусностей, среди которых были и особенно любимые мною коржики. Нисколько не сомневаясь, что имею право угоститься, я взял коржик и откусил от него добрую треть. В то же мгновение рядом возникла невесть откуда взявшаяся суровая тетенька в строгом костюме, похожая сразу на всех администраторш и билетерш, и угрожающе сдвинув брови, принялась отчитывать: «Мальчик, как тебе не стыдно! Ты взял то, что тебе не предназначено!»
