В середине двадцатых кино казалось чудом из чудес, конкурс в актерскую студию при Межрабпоме был сумасшедшим — более трехсот человек на место. Но бабушка чем-то зацепила набиравшего курс Константина Эггерта* — звезду немого кино, актера, режиссера, сценариста — и оказалась в числе избранных. Первый год умудрялась совмещать учебу с работой прессовщицей на пуговичном комбинате, а второкурсницей начала сниматься.
На момент знакомства с дедом Георгием бабушка уже сыграла в пяти или шести фильмах. Можно не сомневаться: если бы не революция, их пути никогда не пересеклись бы. Георгий Николаевич Лукьянов происходил из дворянского рода. Получив инженерное образование, работал в теплотехническом НИИ имени Дзержинского. К слову, при царе Лукьяновым в доме на пересечении Лесной и Миусской улиц принадлежал целый этаж, но в результате «уплотнения буржуйского элемента» семье остались две комнаты. Новый, 1929 год Георгий и Леля встречали в одной компании (представитель голубых кровей и бывшая детдомовка — конечно, при прежнем режиме такое было просто невозможно), а утром первого января дед сделал едва знакомой девушке предложение. Бабка любила рассказывать, что всю новогоднюю ночь кавалер хватал ее под столом за коленки, но это как-то мало вязалось с моим представлением о деде-аристократе.
Спустя неделю, шестого января, они расписались и прожили вместе более полувека. Будь моя воля, я бы за каждый год семейной жизни ставил деду по памятнику, поскольку характер у бабки был — мама не горюй! Случалось, день начинался и заканчивался ее криками — бабушка распекала деда за малейшую провинность, а то и вовсе без повода. При этом не выпускала изо рта папиросу — дымила как паровоз. Пачки забористого «Севера» и куски ваты, которой баба Леля набивала мундштуки, лежали везде: в изголовье кровати, на комоде, на обеденном столе. Как никогда не куривший дед это терпел, диву даюсь. Однажды, уже взрослым, я спросил бабу Лелю, где она заполучила вредную привычку, и услышал: «В детдоме. Там все курили, чтобы голод приглушить».
С Георгием они были полными антиподами: шумная, крикливая бабушка и дед — выдержанный, интеллигентный, в чем-то даже рафинированный. Большой книгочей, собравший гигантскую библиотеку. Как мужа Лели Максимовой его знали администраторы всех сценических площадок Москвы, и мы вдвоем не пропускали ни одной премьеры. Первое время уговаривали присоединиться бабушку — и нарывались на крик: «У меня дел по горло! Надо постирать, погладить, приготовить! Идите уже — не путайтесь под ногами!»
