«Сережа, мы должны расстаться...» — сказала я и упала, потеряв сознание. Когда пришла в себя, Бондарчук стоял ко мне спиной. Его плечи ходили ходуном. Он рыдал.
Ч тобы добраться до полуподвальной комнаты, которую нам с Сережей удалось снять, нужно было пройти по доскам, проложенным поверх огромной лужи — сквозь земляной пол постоянно просачивалась вода. По ночам из многочисленных нор выползали и принимались беззастенчиво хозяйничать крысы — не помогали ни отравы, ни ловушки.
Зато была топившаяся короткими полешками, долго державшая тепло «буржуйка» и небольшое окошко под самым потолком, в которое, кроме бесконечно мельтешащих ног прохожих, была видна противоположная сторона Бульварного кольца. Накануне там, у входа в кинотеатр, вывесили афишу фильма «Молодая гвардия» и объявление о начале продажи билетов.
Наутро Сережа проснулся первым, выглянул в окно. От его возгласа: «Инна, ты посмотри, что творится!!!» — я даже подскочила на кровати. Подбежала к окну, поднялась на цыпочки и вытянула шею. К еще не открывшимся кассам вытянулась огромная очередь.
Прошептала растерянно:
— Что это значит?
— А то, что ты сегодня проснулась знаменитой! — подхватив на руки, муж закружил меня по комнате.
Через несколько дней вышел номер журнала «Огонек» с моим портретом на обложке, на киностудию стали мешками приходить адресованные «Любе Шевцовой» письма. Однажды поклонники, выследившие нас с Сергеем, вломились в полуподвал — надарили открыток, крошечных флакончиков с духами, цветов.
К чести Бондарчука, слава жены его не раздражала. Напротив — он мною гордился. Помню, во время поездки в Ростов-на-Дону мы гуляли по улицам города и постоянно слышали за спиной: «Говорю тебе: она это! Любка Шевцова!» — «Да ты что?! Надо ей больно — к нам ехать!» К концу прогулки потрясенное выражение, казалось, намертво приклеилось к лицу Сережи.
А для меня узнавание на улицах, восторженные письма поклонников не то что не имели значения — нет, просто я твердо знала: успех совсем не главное. Мне страстно хотелось работать — сниматься, играть на сцене.
Актерские задатки проявились у меня еще в пятилетнем возрасте. Приезжая к дедушке с бабушкой в Мариинск, вместе с соседскими ребятами устраивала спектакли. Возле амбара, который был выбран в качестве сцены (двери открываются и закрываются — чем не занавес?), выставлялись рядами стулья и табуреты, по одну сторону зрительного зала работала касса, по другую — буфет, где продавались репа и морковь, сорванные с бабушкиных грядок. Наличие буфета не всегда удерживало неблагодарных зрителей, и они вероломно покидали свои места посреди представления. Иногда конца спектакля дожидался только мой дедушка — по причине своей безмерной доброты.
Если кто-то подумал, что подобное обстоятельство обескураживало юных артистов, тот ошибся — через пару дней «амбарная» труппа выдавала на-гора новую премьеру.
Я росла в семье, где на первом месте были книги, театр, музыка. Мама окончила Литинститут, работала редактором на новосибирском радио. Перед войной вышел ее роман «Возвращение», который имел большой успех. А папа писал и прозу, и стихи. Его историческое исследование «Сибирь оттоманская» цитируется специалистами до сих пор. В 1934 году отца приняли в Союз писателей — у меня хранится его членский билет с факсимиле Максима Горького. В 1935-м отца не стало. Нелепая трагическая случайность. От Новосибирского радиокомитета, где Владимир Макаров был ведущим диктором, его командировали в Улан-Удэ — создавать местное радио.
