Вот он — еще один злосчастный вопрос, который так полюбили репортеры, особенно в Европе:
— Как вы думаете, хотела бы ваша тетя Адель Блох-Бауэр, чтобы ее портреты, написанные одним из выдающихся художников Австрии, покинули страну?
Конечно, у Марии давно заготовлен ответ:
— Если бы моя тетя подозревала, что сделают с тысячами уважаемых австрийских граждан, работавших на благо своей страны и своего города, их же соседи и сослуживцы, с которыми они жили бок о бок, только за то, что они евреи! Если бы она только знала это страшное слово «холокост» и все, что оно в себя включает... Уверена, Адель ни за что не оставила бы в Австрии ни одной из принадлежавших ей картин! — и гневный взгляд в объективы камер, и слезинка, катившаяся по щеке.
Газетчики уходили довольными и монтируя сюжеты, накладывали ее отповедь на видеоряд, состоявший из кадров хроники еврейских погромов времен нацизма. Старики с седыми пейсами, ползающие по мостовой и смывающие под дулами автоматов антинацистские лозунги, написанные накануне аншлюса Австрии в марте 1938 года. Осколки разбитых витрин, усыпавшие Вену наутро после Хрустальной ночи в ноябре того же года. Растерянные дети, с недоумением читающие на воротах своих школ, что больше не могут туда войти. И километровые очереди в чиновничьи кабинеты — из евреев, безуспешно пытающихся получить документы для выезда из страны, которая вдруг начала пожирать их, как Кронос своих детей.
То, что мышеловка захлопнулась, стало ясно после включения Австрии в состав Германии. Впрочем, сразу бросить в застенки сотни уважаемых и влиятельных австрийцев нацисты не решились. Поначалу ограничивались банальным грабежом. Схему отработали с чисто немецкой педантичностью: кого-то из богатой еврейской семьи арестовывали люди в штатском, на самом деле сотрудники гестапо, и предъявляли надуманные обвинения в неуплате налогов или чем-то подобном. Несчастного отправляли в тюрьму или лагерь, а родных заставляли в обмен на его освобождение подписывать отказ от имущества. Иногда узник возвращался домой, иногда нет.
В апреле 1938-го исчезло в кармане одетого в штатское гестаповца ожерелье Адели, которое дядя Фердинанд подарил племяннице на свадьбу несколькими месяцами ранее, в декабре 1937 года. Мария помнила, как дрожали руки, когда подписывала бумаги о том, что не имеет никаких претензий к властям и отдает все свое имущество добровольно. И как металась по квартире, узнав, что забранного неделю назад мужа отправили из тюрьмы в концлагерь Дахау. Как, плача, гладила его по обритой голове и запавшим щекам, когда вернулся. Нити, десятилетиями связывавшие людей, не разорвать в одночасье: немец, которого увлекавшийся альпинизмом муж Марии спас, вытянув из пропасти, стал при нацистах письмоводителем в гестапо и помог вытащить своего спасителя из концлагеря.
