В двух шагах от дома на Элизабетштрассе высился огромный Музей истории искусств, куда мать охотно отпускала Марию. Прежде чем отправиться бродить по залам, она всегда задерживалась у стенной росписи, зная, что ее тоже сделал любимый художник тети Адель. Чуть позже они с родителями побывали и в Академии изобразительных искусств, и в здании Венского сецессиона. Тамошние картины Климта казались непохожими ни на музейные росписи, ни на полотна из дядиного собрания. Они тревожили и смущали. Расплавленное золото, так празднично сиявшее на портрете Адели, сливаясь с неподвижной чернотой и кроваво-красным маревом, превращалось в какой-то демонический вихрь, который после долго не шел у Марии из головы.
В предпоследнем классе гимназии она вместе с одноклассницами отправилась на трамвае во дворец Бельведер, где с легкой руки Густава Климта и его сподвижников открылась в начале XX века картинная галерея. Там Мария впервые увидела «Юдифь». Зачарованная красотой картины и парализованная ее бесстыдством, девушка стояла, не в силах двинуться с места. И лишь молилась, чтобы подруги, к счастью, никогда не бывавшие в тетиной спальне, не узнали то, о чем теперь она не могла не думать. Эта полуобнаженная разнузданная фурия, сладострастно приоткрывшая рот и наслаждающаяся то ли любовной истомой, то ли страданием своей жертвы, была ее любимая Адель! Те же глаза с поволокой, те же руки с длинными пальцами, сжимающие мертвую голову Олоферна. И знакомое ожерелье на шее.
Вечером, вернувшись из Бельведера, она задала матери дерзкий вопрос — в тех же выражениях, которые выбрала сегодняшняя девица. В первый момент Тереза даже задохнулась от негодования: «Да как ты смеешь?!» А потом пустилась рассуждать о том, как много сделали ее дядя и тетя для австрийской культуры, как поддерживали художников, какие интересные и знаменитые люди бывали в их доме: и Зигмунд Фрейд, и Стефан Цвейг, и Густав Малер, и Рихард Штраус... Все благодаря Адели — ее такту, умению найти подход к самым разным людям, ненавязчиво предложить помощь.
«Господин Климт находился в те годы в большом затруднении. Он искал в искусстве новый путь. А новому всегда сложно пробивать дорогу, — мать рассказывала, как одарен и удачлив был молодой Климт, сын скромного гравера-еврея, как рано благодаря своему трудолюбию и таланту он начал получать прекрасные заказы вроде росписи художественного музея. Как пожертвовал всем ради того, чтобы писать картины, которые не изображали бы жизнь, а заставляли задуматься над нею. Но люди, привыкшие к его прежнему академическому стилю, не желали принимать нового Климта.
