А я из-за картины «Приходите завтра...» не попал в «Современник». Мечтал о нем, еще работая в Ярославле. Приезжал тогда в Москву и присутствовал на репетициях — артистов допускали. Познакомился с Евгением Евстигнеевым. Уже в Одессе, увидев меня в театре, он говорит: «Что ты здесь время теряешь? Давай к нам!» И вот когда приехали с картиной «Приходите завтра...» в экспедицию в Москву, мне назначили встречу в «Современнике» — на три часа, поскольку в два обычно съемки заканчивались. Но в тот день солнышко не вышло — прождали его весь день. Я не мог уйти с площадки и просто плакал! Директор картины отправилась в «Современник», передала Евстигнееву, что Горобец не приедет. Так стыдно было, что людей подвел... И больше не решился к нему обратиться. Спустя годы встретились с Женей на съемках «Обвиняются в убийстве», он только рукой махнул: «Что же ты... Приехал бы! Понимаю, мы все киношники!»
Но Москва все же заманила. Однажды в Одессе на моем спектакле побывал режиссер Борис Равенских, его только что назначили худруком столичного Театра имени Пушкина. После сидели компанией, что-то дегустировали, и директор Пушкинского Михаил Зайцев вдруг говорит: «Поступай к нам!» Даже дату назначил. Я недолго думая уволился. Провожала меня вся одесская труппа: так наотмечались, что даже билет пришлось дважды сдавать (тогда его было легко перекомпостировать).
Прилетел в результате поздно, разыскал Театр имени Пушкина. Стучусь в дверь служебного входа, мне отвечают: «Ничего не знаем, про тебя никто не говорил, иди отсюда!» В кармане три рубля, остальное ушло на проводы в Одесском аэропорту. Куда деваться? Побрел в ресторан «Астория», который работал до утра. Перекусил и сижу, тяну время — все равно ночевать на бульваре. Но судьба смилостивилась: вдруг заходит Поженян что-то прикупить навынос. Видит меня: «Ты что здесь делаешь?» Отвез к себе домой, а сам уехал в гости догуливать. В итоге я остался у Гриши на полгода, практически на его содержании.
А тогда переночевал и утречком опять в театр. Зайцев наш уговор вспомнил, но места в труппе не предложил. Следующие полгода каждый день появлялся в Пушкинском, сидел на репетициях, смотрел, как играет на гитаре под лестницей Владимир Высоцкий, а Фаина Раневская играет на сцене... Однажды заглянул в ГИТИС, встретил своего мастера Андрея Гончарова. «Приходи, — говорит, — ко мне на репетицию». Назавтра отправился к нему в Московский драматический театр на «Бауманскую». Вечером только вернулся к Поженяну, звонит завтруппой Пушкинского:
— Юрий Васильевич, почему вас сегодня не было в театре?
— Я полгода к вам просто так хожу!
— Борис Иванович обиделся! Приходите обязательно.
Моментально узнали, что артист, над которым издевались несколько месяцев, начинает репетировать на другой сцене! На следующий день я получил у Равенских сразу две хорошие роли.
В одном из спектаклей играла Раневская. Я видел, как она волнуется перед выходом на сцену. На мой взгляд, Фаина Георгиевна и в жизни постоянно играла, но тут волноваться приходилось тем, кто попадал под прицел ее иронии. Помню, на гастрольном концерте устроилась в задних рядах и зовет: «Мальчичек мой, иди сюда!» Сажусь рядом. Выходит коллега на сцену, а она через весь зал: «Мальчик, посмотри, какой упоительный идиот!» Когда театр был на Урале, Раневская подвернула ногу. На сцену вышла с трудом, а после спектакля за кулисами легла на кушетку и воскликнула: «Все! В Москву, в Москву!»
