— Да, Димка всегда выигрывал.
Лямки от сумки больно врезались в плечо.
— Не-е-е, я помню, ты Эдгара По тоже классно рассказывала. Реально страшно было. — Он засмеялся, синие глаза за годы не стали светлее, а волосы, напротив, приняли оттенок северного льна. Я стояла, боясь шевельнуться, и улыбалась изо всех сил.
— Ты в Нарву, к родителям на праздники? — Он кивнул на сумку. — Тебя муж на вокзал не везет?
— Нет, — я покачала головой, грустно улыбаясь, — он занят на работе.
— Давай сумку, я тебя подвезу! — он протянул руку.
— Нет! Спасибо! Я сама, — я дернулась от его руки, сумка соскочила с плеча по скользкому кожаному рукаву, тяжело плюхнулась в снег, и раздался сухой звук треснувшего стекла. Илья тоже замер, он смотрел на сумку и пытался сообразить, что случилось.
— Может, не разбилось? — растерянно спросил он.
— Разбилось. — И вдруг я перестала стесняться. — Там бутылки. Я их сдавать несу.
Илья как-то странно посмотрел на дорожную сумку, прикидывая количество бутылок.
— Ого! Сколько их там? — крякнул он, взваливая сумку себе на спину.
— Теперь не знаю, сколько-то разбилось.
Мы дошли до пункта приема. Разбилось немного, бутылок пять. Помогая расставлять оставшиеся бутылки в пластиковые ящики, Илья смотрел на меня, и я понимала, что ему не терпится задать вопрос, но такт и воспитание мешают сделать это.
Я пересчитала деньги, ссыпала мелочь в карман, и мы вышли на воздух.
— У меня еще на три ходки.
— Тебе помочь?
— Помоги, потом я кофе сварю.
Еще несколько бутылок из каждой партии ушли в брак: или были импортными, или такими древними, что уже не подходили для повторного использования.
Мы сидели на кухне его деда и пили кофе. Он рассказывал о себе, о дочке, о том, что они с мамой открывают частный кабинет и, видимо, будут продавать квартиру его отца, который тоже недавно умер. Спрашивал, почему я не прихожу в гости, ведь здесь только до угла пешком пройти, я, наверное, каждый день там маршрутку жду. Я слушала и молчала.
