Про себя бесстрастно отметила: «У матери умер муж, а у Маши и Оли — отец». Да, по публикациям я знала, что у известной актрисы подрастают две дочери — мои сводные сестры, но была от них так же далека, как и от матери.
В десятом классе я надумала поступать во ВГИК и все-таки решила ей позвонить. Нет, я ни на минуту не допускала мысли о протекции, просто понимала, что могу случайно столкнуться с ней в институте, и хотела к этому подготовиться. Взяла у отца кинематографический справочник, нашла номер Федосеевой-Шукшиной Л. Н. и позвонила: «Здравствуй! Знаешь, кто тебя беспокоит? Настя Воронина». На другом конце провода повисла тишина. Мать явно растерялась: «А как ты узнала мой номер?» — «По справочнику...»
— «Как у тебя дела?» — «Живу в Киеве, заканчиваю десятый класс, собираюсь поступать во ВГИК, буду в Москве двадцатого», — на одном дыхании выпалила я и тут же попрощалась.
Спустя неделю на папино имя пришел перевод из Москвы — сто рублей. Видно, мать поняла, что платья и туфли нужны не только ее «родным» дочерям, но и мне. «Ты просила у нее денег?» — строго спросил папа, не называя бывшую жену по имени (он вообще о ней никогда не говорил). — «Да нет, просто позвонила, я ведь хочу поступать во ВГИК». — «Во ВГИК? Помилуй, дочь, ты хорошо декламируешь и прекрасно держишься, но этого мало. Надо серьезно готовиться!» «Готовиться? Да я и так все знаю! К тому же я талантлива. Нет уж, папочка, готовь других, а я и сама справлюсь!» — самонадеянно подумала я.
Талантом я считала свое умение по желанию заплакать, рассмеяться или примерить на себя какой-либо образ.
Папа не зря называл меня Матой Хари.
Двадцатого, как и говорила матери, я приехала в Москву. Папин друг прямо с вокзала повез меня к ней. «Ты этого действительно хочешь?» — спросил он. «Да!» — честно призналась я. Дверь мне никто не открыл. Одна соседка сказала, что Лидия Николаевна уехала на дачу, другая — что она дома. Тогда я села на лавочку у дома — думала: может, появится? Затем оставила у соседки для мамы коробку конфет и уехала.
На вступительных экзаменах прочла монолог Артура из «Овода» и отрывок из Бальмонта. «Почему монолог мужчины? Почему Бальмонт?» — спросил Сергей Бондарчук.
И я, шестнадцатилетняя пигалица, заявила с вызовом: «А мне нравится!» Но вот когда он заметил: «Шея коротковата», — у меня просто дыхание в зобу сперло. Я-то считала себя красавицей! Тем не менее второй тур я прошла, а вот третий завалила.
Ехать домой было стыдно, я позвонила папе и сообщила, что уезжаю в Жердевку. «Может, попробуешь в киевский театральный? Я помогу!» — заволновался отец. Но я-то считала его едва ли не деспотом и решила не возвращаться. В Жердевке я рассказала дяде Лене, что провалилась во ВГИК. Он воскликнул: «Так ведь у нас в Тамбове есть московский филиал Института культуры!» В итоге я подала документы на факультет режиссерско-актерского мастерства — и поступила!
Поселившись в общежитии, воспрянула духом.
Мне казалось: отныне я сама себе хозяйка! Поначалу все шло отлично. Кто мои родители, я скрывала. Но из-за того, что в анкете их пришлось указать, слух постепенно просочился на курс. И все же никто меня этим не донимал. Я с увлечением училась, получала стипендию. Папа присылал переводы, помогал дядя Леня. Таким образом, в месяц набегало где-то рублей сто сорок. Этих денег хватало не только на хлеб.
На втором курсе я стала прогуливать занятия и ходить по ресторанам вместе с сокурсниками Артуром и Сашкой. Причем частенько из бахвальства платила за троих. И откуда только бралась эта дурь? Мы общались с продвинутой молодежью — читали стихи, говорили об искусстве, курили, выпивали. И догулялись: Артура отчислили, а нас с Сашкой вызвали на воспитательную комиссию. Отрезвев на время, зимнюю сессию мы сдали.
