— Как часто вы встречались с отцом потом?
— По-разному. Иногда часто, иногда редко. Он ведь жил на скоростной полосе: бесконечные гастроли, съемки, концерты, извиняюсь, загулы. Но порой, надо признать, он уставал от суеты, любил и тишину, любил побыть один, отключив телефон. Если отец куда-то уезжал, то могли и по два-три месяца не видеться. Появляясь в Москве, приходил к нам либо приглашал к себе. В принципе, если называть вещи своими именами, он был так называемым воскресным папой. Но если нужна была помощь, всегда был готов протянуть руку. Когда однажды я серьезно заболел, меня накрыл какой-то странный насморк, было сильное воспаление, отец тут же приехал, куда-то позвонил и отвез меня в хорошую клинику, где за меня с ходу взялись квалифицированные врачи, провели нужные анализы и, главное, сразу поставили диагноз.
Как-то, когда я находился у него, между нами возникла стычка. Сейчас не вспомню, что стало ее конкретной причиной. Когда я уже был возле дверей, отец мне бросил:
— Ну ладно, звони.
Эта реплика еще больше обозлила меня: как так безразлично можно общаться с сыном? И я вдруг грубо огрызнулся:
— Да до тебя фиг дозвонишься! То ты трубку не берешь, то ее поднимает кто-то другой!
Он сурово глянул на меня, скрипнул зубами и говорит:
— Ты приходи прямо завтра, просто посмотришь, как твой отец живет, может, поймешь и больше не будешь мне выговаривать.
Я лишь спросил:
— Во сколько?
Он ответил:
— В семь утра.
Хотя столь ранний час меня очень смутил, на следующее утро я к отцу пришел и в результате провел с ним целый день. Сначала мы поехали в автосервис, затем в театр на генеральный прогон очередного спектакля, потом отправились куда-то менять валюту (он собирался за рубеж), оттуда мы пересели на другую машину и помчались на его концерт. К тому времени я уже начал буксовать, а он все подгонял меня: «Едем, едем!» После концерта мы возвратились к нему, надо было привести себя в порядок и переодеться. Но горячую воду в тот день, как назло, почему-то отключили. Мы быстро вскипятили воду в чайнике со свистком и кое-как помыли ему голову. Выйдя из дома, вновь куда-то помчались, но на сей раз я отказался выходить из машины, просто ноги уже не держали. Он мне поставил хорошую музыку, а сам побежал. И когда, возвратившись, отец сказал, что сейчас съездим на съемки и на сегодня все, я, не выдержав, взмолился: «Папа, хватит! Отвези меня домой спать...» На другой день позвонил ему и попросил прощения за свою недавнюю грубость.
— Когда вы видели отца в последний раз?
— За два-три дня до его смерти. Он позвонил — я приехал. Мы провели тот вечер втроем, вместе с бабушкой Ниной Максимовной, которая наготовила пирогов. Сидели, смотрели по телевизору Олимпиаду, чаевничали. Знаете, я видел отца в разных состояниях, но при мне он никогда не пил, где бы ни происходило застолье: дома ли, в ресторане, или где-то еще. В тот вечер мы довольно много времени провели вместе. Потом отец встал, сказал, что ему надо уйти. У самых дверей, уже в прихожей, он обернулся, так грустно на меня посмотрел и пошел... До сих пор остро помню, что в тот миг я что-то почувствовал, но, конечно, не отдавал себе отчета, как и все, что вижу отца в последний раз. Вокруг него были люди, особенно врачи, которые знали, что с ним реально происходит, но мы, близкие, находились в неведении. Отец никогда не говорил о своем здоровье, пресекал эту тему, объяснял, что сам все знает, все под контролем. Конечно, просто успокаивал нас. Ведь свою смерть он предчувствовал.