Я десять лет содержала Рерберга, но мне никогда даже в голову не могло прийти назвать это подвигом. Ведь он — гениальный оператор, творческий человек! Ну нет работы, значит, он не зарабатывает. Ведь не в деньгах счастье. Счастье — это когда твой любимый возвращается с выбора натуры, а в руках у него советская авоська, в дырках такая, а в ней — роскошные сочные яблоки и скатерть с мережкой. Видно, что выбирал художник. Вот это — мое.
С тех пор у нас в доме было заведено: как только начинался яблочный сезон, мы ехали в одно подмосковное село и покупали антоновку, какую-то волшебную, янтарную, несколько ведер. Раскладывали по дому, и у нас пахло яблоками. Или сиренью. Я любила ее охапками, а не жалкими веточками. Гога интуитивно это понял: мы покупали целую машину сирени, привозили домой, расставляли во все тазики, ведра, во все емкости, что были. В доме пахло цветами, травами — вкусно, чисто, свежо. Можно было одуреть от счастья.
В Брюсовский переулок мы перебрались, когда Галине Семеновне стала нужна помощь. Принимала она меня всегда хорошо, но без шпилек ей было скучно:
— Он на вас, Валечка, никогда не женится.
Сказала — и ждет реакции. Я улыбаюсь. Вскоре опять повторяет. Улыбаюсь. Она снова. И тогда я говорю:
— Да нет, Галина Семеновна, как скажу, так и будет. Эти вопросы решаю я.
Она взглянула испуганно и замолчала.
Но случались и курьезы. Как-то утром просыпаюсь и не могу найти бюстгальтер. Мне уже бежать пора, в Театре киноактера в десять репетиция! Перерыла весь дом — нигде нет! А лифчик у меня один. Как же без лифчика на репетицию? Пока я сломя голову ношусь по квартире, Галина Семеновна спокойно стоит в дверях своей комнаты и подбадривает:
— Как же так, Валечка, вы его непременно куда-то убрали.
— Да нет же, Галина Семеновна, я его всегда вот сюда кладу, на креслице рядом с диванчиком.
Тут Гога как-то пристально посмотрел на нее и говорит: «Мать, что это у тебя сегодня грудь как-то топорщится?» Выяснилось, что она надела мой лифчик. По ошибке, случайно, просто потому что никак не могла привыкнуть, что в квартире есть еще одна женщина.
Мы и вправду жили весело. Когда после смерти свекрови остались с Гогой вдвоем, вдруг выяснили, что у нас гостиная — лишняя. Мы любили видеть друг друга из соседних комнат. Если он курит на кухне, то обязательно должен видеть, как я лежу в постели и смотрю телевизор. Неважно, что дым идет в мою сторону. Кстати, куда бы я ни перемещалась, дым, как ниточка Ариадны, всегда вел точно ко мне — мы проверяли! Эта связь была прочной, как железная дорога.
