— Слава изменила Сергея Витальевича Безрукова?
— Меня и наших с ним отношений это никак не коснулось. Он никогда не просил отдельного самолета и ВИП-проходов. Но я знал, что на гастролях обязан договариваться с организаторами, чтобы Сергея подвозили не к той двери, где его ожидает толпа поклонников. Однажды мы с ним после спектакля в Петербурге вышли на улицу, сели в машину, а неуправляемая толпа вдруг оттеснила охрану и чуть было не приподняла автомобиль. Мне стало очень страшно!
То, о чем я рассказываю, это исключительно мой опыт, который никому не поможет. К сожалению, это та профессия, где нет одинаковых дверей и одинаковых замков. Каждая ситуация — новая, и каждый раз я себя чувствую новичком.
— Леонид, год назад не стало Валентина Гафта. Вы были одним из последних, кто его навещал. Что это были за встречи? Мы знаем, что Валентин Иосифович очень сильно болел и его жена, Ольга Остроумова, не пускала к нему посетителей.
— Мне было позволено приходить в дом, когда он был болен. И видеть его в том состоянии...
То, что Ольга Михайловна меня допустила, было высшим знаком доверия. Скажу честно, я никогда не использовал те возможности, которые открывались благодаря тому, что я находился рядом с Валентином Иосифовичем. Можно было сказать: «Позвоните, пожалуйста, тому-то». Ему никто не отказывал, потому что абсолютно все его любили.
— А что вас останавливало?
— Я его очень уважал. Более того — ни разу в жизни не позволил себе назвать его ни Валей, ни Валентином, ни на «ты». Хотя десятилетия мы были вместе.
Я всегда понимал величину этой вершины, поэтому когда слышу «Мы с Валей были...», думаю: «Чтоб ты провалился...»
— Каким он был человеком?
— Более противоречивого не найти. Из той серии, когда — «Иди и скажи ему, что он говно, только ты ему ничего не говори!» И поди пойми, что надо делать. Не зря Гердт ему написал: «Он гением назвал меня, но это было днем, а вечером того же дня назвал меня говном».
Есть некоторые вещи, которыми я горжусь. Например тем, что вышла в свет книга Гафта «Ступени». С иллюстрациями Михаила Шемякина.
— Валентин Иосифович ее увидел?
— Да, успел. При жизни Валентина Иосифовича я издал три его книги. Он был счастлив. «Ступени» появились чудесным образом.
Дело в том, что Гафт никак не соглашался на то, чтобы я занялся выпуском его книги. Как-то пришел к нему домой, они с Ольгой Михайловной обедали. Она говорит: «Лень, ты сколько ему говоришь про книгу? Вот сейчас позвонил Михалков и предложил издать. Он тут же согласился». Это был единственный раз, когда я искренне возмутился. Не помню, орал ли я, но высказался возмущенно:
— Как вам не стыдно?! Я три года за вами хожу!
Он начал оправдываться:
— Ты знаешь, кто там художником будет? Адабашьян!
— А вы знаете, кто у меня будет художником?
— Ну кто?
Я стал судорожно вспоминать. В голове в тот момент крутилось только два имени: Врубель и Шемякин. Но так как Врубель по определению уже никак не мог быть художником, я выпалил:
— Шемякин!
