Уклад в институте был казарменным: мы охраняли территорию, картошку чистили, перемывали посуду за всем курсом в сто пятьдесят человек. Было сложно и физически, и морально — отмывать всю эту дрянь с грязных тарелок, выливать помои, вытирать полы. Выходили из столовки все сальные и грязные, а в пять утра надо было явиться, чтобы столы к завтраку накрыть.
Проходили и учения. В казарме жили только мальчики, а девочки дома, но в четыре утра мог разбудить звонок: «Климова, сигнал «тревога»!» Вскакиваешь и мчишься в институт на построение. Опаздывать нельзя, да еще нужно успеть собрать вещмешок, который должен быть полностью укомплектован. Если у тебя сухпаек испортился или батарейки в фонарике не работают — дадут наряд. Все надо проверить.
Три раза в неделю проходила боевая подготовка: самбо, кросс, марш-броски с автоматами в противогазах. Мне психологически страшно было брать в руки боевое оружие, хотя стреляла я хорошо и мне это нравилось. За несколько лет до нашего поступления был случай, когда один парень убил студента, а потом сам застрелился. Зная такие вещи, чувствуешь ответственность. Да и резиновый пол весь в дырках от пуль.
Еще в то время были в моде наращенные ногти, так что когда мы первый раз собирали-разбирали пистолеты, по ним текла кровь — пальцы раздирали до мяса. Обычно я приходила после института и падала от усталости, хотя физическая подготовка у меня была хорошей.
— Вы же мастер спорта по художественной гимнастике, значит, привыкли к дисциплине с детства. Почему не пошли после школы в спорт?
— Мама хотела, чтобы я стала олимпийской чемпионкой. А я ленивая и всегда больше экономила силы, чем растрачивала. Дети на тренировках старались, а я просто стояла и ждала, пока на меня тренер посмотрит. Не могу сказать, что занимала только первые места: за четвертое, например, мама меня ругала. Но ведь если из ста — не так уж и плохо. Однако мне внушали, что это полный провал!
