Наше с мамой жилье — тоже его заслуга. Поначалу обитали мы в комнате на Стремянной, старый дом — зеркальные потолки, витражные окна и с деревянной облицовкой, как в классических английских кабинетах, стены. Недавно заезжал туда: увы, всю эту красоту неописуемую разобрали во время ремонта и, как часто бывает, куда-то свезли.
Потом жили в коммуналке на Садовой недалеко от Сенной, тогда площади Мира. Подозреваю, что когда-то наш дом был доходным, квартира состояла из восемнадцати семидесятиметровых комнат, одну из которых мы с мамой и занимали. Высокие семиметровые потолки, огромные окна и дичайший холод зимой. Очень хорошо помню, как мы ходили за дровами, чтобы растопить большую изразцовую печь. Потом были уже отдельные квартиры, одна — напротив Смольного собора.
Но Стржельчик, как известно, многим помогал решать жилищные и бытовые вопросы. Ходил, просил, добивался, чиновники с ним считались. Мама отработала в БДТ гримером тридцать пять лет, она ветеран, блокадник, и конечно, ей могли бы посодействовать без инициативы Владислава Игнатьевича. Но, как она сама призналась, он принимал участие во всех наших переселениях. То есть на расстоянии, но руку на пульсе держал.
Кстати, повод открыть мне правду был самым банальным. Мама всегда хотела, чтобы я стал музыкантом. В те времена за границу выезжали только БДТ, Большой театр и наш Ленинградский государственный оркестр. И желая сыну лучшей жизни, она видела его в оркестре со скрипкой в руках. Меня же тянуло в спорт. Я успешно занимался легкой атлетикой и попутно мечтал стать врачом. То есть из мира музыки, в котором был с самого детства, периодически пытался куда-то свинтить. С педагогом, конечно, подобные мысли не обсуждал, а маме иногда высказывал. По ходу скажу, что скрипку я полюбил много позже, когда стал играть джаз. Был такой Юра Томашевский, прекрасный режиссер, актер, создатель театра «Приют комедианта» на улице Гоголя, 16. Там делали программы, используя поэзию Серебряного века, мы писали для спектаклей музыку, и я совершенно во все это влюбился. Кроме того, исполнял джаз на разных сейшенах. Но это я забежал далеко вперед. Когда же мне исполнилось двенадцать лет, играл классику и однажды заявил маме:
— Все, баста, надоело.
Что такое консервативное музыкальное образование? Жесточайшая муштра. Никогда я не ездил летом отдыхать. В любую погоду ходил к своему педагогу на улицу Халтурина напротив атлантов и часами играл на скрипке. В общем, когда я пошел в отказ и выразил желание заниматься спортом, маме не осталось ничего другого, как назвать имя моего отца и намекнуть, что он совсем не атлет:
