Через два дня прилетел сам, отвез в больницу. Врачи поставили диагноз: «Вы беременны». Он был так счастлив! Мечтал о мальчике. До декабря всюду его сопровождала, потом он предложил посидеть дома. А сам постоянно в разъездах, тут, видимо, и вспомнил холостяцкую молодость. От «доброжелателей» до меня стали доходить слухи: одна молодая костюмерша сменяет другую, желающих-то очередь. А Серов не особо и шифровался.
Подошло время рожать. Александр собирался в Америку на десять дней на гастроли.
«Улетай, — говорю, — за меня не беспокойся. У меня еще срок не подошел...» А сама на сто процентов знаю, что рожу, как только он уедет. Берегла его, он и так нервный, а тут от переживаний за меня и ребенка совсем с ума сойдет. Так и получилось. Только он долетел до Америки, мы успели переговорить по телефону, а на следующий день я родила. Моя сестра обзванивала все Соединенные Штаты, чтобы сообщить свежеиспеченному отцу радостную новость. Прошли сутки, он, счастливый, позвонил мне в больницу. Я рожала под своей фамилией — Стебенева. Но в роддоме все врачи и нянечки знали, что у Серова родилась дочь. Оля моталась по магазинам, доставала коляску, кроватку. Тогда все было дефицитом, особенно детские товары. Просила его купить дочке вещи, он привез... бутылки и соски. И все! Ну ладно, ничего страшного.
Саша не мог налюбоваться на дочку: «Лапочка, кошечка, мышечка...» Мое ласковое прозвище перекочевало теперь к Мишель. Имя дочери выбирал он, сказав, что Мишель Пфайффер его любимая актриса. Имя мне понравилось. Сокращенно мы ее звали Мыша...
Позвонили друзьям в Германию, они прислали для дочери кучу подарков. Как по заказу на Арбате открылся магазин «Ирландский дом», там я закупала нашей Мышечке красивые вещи. Одевала ее как куклу. С именем определились, а вот зарегистрировать дочь в ЗАГСе все никак не могли — у Саши то гастроли, то концерты.
Девочка была неспокойной, по ночам часто кричала. Мы с Мишель спали в одной комнате, а он в другой. Ему ведь нужно было творить. Я не могла глаз сомкнуть ночами. Няню приглашать не хотела, в основном сестры помогали. Было очень трудно справляться с Мишель одной. Сама ведь девчонка — двадцать три года! Серов мог днем зайти, посюсюкать с ребенком пару минут — и обратно в студию.
Сижу, помню, очередной бессонной ночью совершенно ошалевшая, дочка беспрерывно плачет. На руках ей не нравится, в кроватке лежать не хочет. Положила ее в коляску, привязала к ручке платок, отталкиваю ногой коляску, она отъезжает, потом возвращается. За окном ночь, включаю телевизор, чтобы отвлечься, и тупо гоняю коляску туда-сюда. Мишель замолкает на какое-то время. Только прекращаю качать, крик возобновляется. Понимаю, что сейчас из окна выброшусь. О послеродовой депрессии тогда никто не знал. Эта пытка продолжается уже месяц, от постоянного недосыпа у меня едет крыша. Дочь закатывается от плача, я не знаю, что делать, вылетаю из комнаты на кухню, чтобы самой успокоиться. Первое, что вижу, это пачка сигарет на столе. Хотя давно уже бросила курить, хватаю одну, стою у открытого окна, меня всю трясет. Тут просыпается Александр Николаевич, видимо услышав истошные крики, и выходит на кухню.
